капельки в чашках роз.
В этом краю, в былое влюбленном,
столько библейских слов...
Что же такое «Роза Сарона»? —
Отзвук забытых снов?
Роза Сарона... Пыль Иудеи...
Боль порушенных гнезд...
Или – в ночи, в плену у халдеев —
сплетение южных звезд?
Или же – в тайнах древних мелодий
есть и ответ иной:
канула роза в темный колодец,
был нестерпимый зной,
тонкие, крепкие девичьи пальцы
подняли ввысь кувшин,
к девушке грустно склонялись пальмы,
кривые стволы маслин.
Бедра плывут. Жара истомила.
Тихо браслет звенит.
В мареве жарком – отблески Нила,
Дальняя синь пирамид.
Кедры Ливана, горы Синая...
Много искал я роз.
Только вот Розы Сарона – не знаю.
Не отыскал. Не принес.
Белые розы в красных вазонах,
быстрые взоры в окне...
Есть ли взаправду Роза Сарона?
Или – приснилась мне?
Моя комната
Я живу в стране паслёнов,
и в любые окна перцы
нежнонежно и влюбленно
тянут листья в форме сердца,
как непрошеное счастье
в суете сует безбрежной…
Но душа, душа всё чаще
и «влюбленно» ждет, и «нежно» —
как не знать ей Палестины
весноватой и зеленой?..
Пусть тебе расскажет стих мой,
что живу в стране паслёнов.
Советы туристке в Иерусалиме
Сядешь в «девятку», и до конечной —
на гору Скопус.
Там ты под солнцем палящим и вечным
встанешь, как над потопом,
радугой скоротечной.
Над мертвыми берегами
стоит керубим меднолицый.
Над Иорданом кругами —
орел, белая птица.
По белым холмам пророки
древними бродят путями.
Ангел простер свои руки
Лоту с дочерями.
Смотришь умиротворенно
на белого камня до́мы.
Помни огни Содома,
трубы Иерихона.
Ведет сынов вереницей
Иаков лугом зеленым.
Вот Старый Город: по склонам
древних царей гробницы.
Гонится за тобою,
за счастьем твоим могила:
в небе варшавском «юнкерсов» воя
не позабыла?
Глянь: «Семь сестер» у берега моря —
кто обратил их в плачущий камень?
Так предстают изваянием горя
люди со сжатыми ртами.
Дальше на север – лазурная мгла,
мир нереальный, весь из стекла,
и видно, какой кровавый.
Там – дорога тебе легла
до Варшавы.
Как Висла, сотнями брызг
мой взор тебя снова омоет.
Радуга – вдрызг.
В сумерках на Катамон вернёмся с тобою.
Средиземное море
Шумит Средиземное море
у Левантийской земли,
плывут и плывут на просторе
военные корабли.
Солдаты плывут, солдаты,
нацелившись на людей,
плывут от зари до заката
стальные тела кораблей.
Синь моря и неба лучится
то в золоте, то в серебре...
Ужель наше счастье таится
на Кармельгоре?
Над раковиной покоя
неба свод голубой,
плывут корабли чередою,
спешат в Европу на бой.
Вовеки не будут забыты
все горести нашей земли,
тяжелые волны сердито
на север несут корабли.
Плывут корабли на просторе,
они нашу радость везут...
Скажи, Средиземное море,
где бе́рега тихий приют?
Мазурка Шопена
В иерусалимском переулке
грусти чуть заметные следы...
Незаметно день смолкает гулкий,
вечер опустился на сады,
и сменяются легенды снами,
полными библейской тишины,
и лаванды дышат перед нами,
вдосталь ароматами полны.
Будто ниткой серебристой поднят
месяц к полуночным небесам,
Орион с Медведицей сегодня
дальний север указуют нам.
И на север улетают мысли,
суетливой мечутся толпой,
устремляются к родимой Висле
и к моей Варшаве дорогой.
Мы сидим с тобою, друг любимый,
тишиной захваченные в плен...
И внезапно в тишь Иерусалима
ворвался с мазуркою Шопен.
Хорошо играет незнакомый,
сердцу очень близкий пианист,
и звучит напев родного дома,
серебрист и, словно детство, чист.
Он мазурский, он куявский, что ли,
из родимых прилетел сторон,
нам о нашей неизбывной боли
и о радости напомнил он.
Он поет о молодой невесте,
он поет о конюхе больном,
о глухом отчаянье предместий
и о сердце страждущем моем.
Бабушка не раз мазурку эту
в темной комнате играла мне,
где казненных братьев два портрета