Платон смотрел на Остапа с любопытством.

– И что ты из этого вынес? Что любовь значит для тебя теперь?

– Я понял, что любовь – это не то, что ты получаешь. Это то, что ты отдаёшь. Она не про ожидания, она про действия. Любовь – это не требование, это принятие. Это когда ты перестаёшь ждать, что кто-то заполнит твою пустоту, и начинаешь сам заполнять её для других.

Платон с лёгким удивлением продолжил. – Это… глубоко. Но как это воплощается на практике?

Остап улыбнулся, его глаза светились внутренним светом.

– На практике это означает, что любовь не привязана к внешним условиям или материальным выгодам. Это состояние души, где готовность дарить и принимать не исчерпывается ожиданиями вознаграждения или выгоды. Это искусство видеть в человеке не только его поверхностные черты, но и глубокие качества, которые делают его уникальным.

Платон смотрел на Остапа с примесью сомнения.

– Но разве это не делает тебя уязвимым? Разве не рискуешь ты остаться ни с чем?

Остап кивнул.

– Рискуешь, конечно. Но в этом и заключается изящная странность любви. Она требует безрассудной отваги, той самой готовности распахнуть своё сердце, осознавая, что его могут растоптать. Именно в этой хрупкости, в этом тонком балансе на грани разрушения и кроется её истинная сила и магия.

Платон сидел молча, пропуская слова Остапа через своё сознание.

– Знаешь, теперь я начинаю понимать, почему Лера, с усмешкой, называла тебя идиотом в лучшем смысле этого слова. Ты действительно уникален, словно вырвался из другой реальности.

Остап усмехнулся.

– Спасибо, конечно. Хотя, честно говоря, я не уверен, что это можно считать комплиментом.

– Это комплимент, – настаивал Платон.

– Ты видишь мир под другим углом, не так, как большинство. И, возможно, именно в этом твоя сила.

– Может быть. Но иногда это и моя слабость, – признался Остап.

– Ощущение, что живёшь в параллельной реальности, где твои мысли чужды и непоняты большинством, порой удушает, как плотный смог.

Платон понимающе кивнул. – Я могу это представить. Трудно быть другим, когда весь мир ждёт от тебя соответствия. Но ведь именно в этом и есть твой путь, правда?

Остап, погружённый в свои мысли, говорил медленно.

– На твой вопрос, смог ли я сохранить душевное счастье, ответ будет нет. Всё, что осталось, – это слабые отголоски той неосознанной силы духа, которую я когда-то знал. И даже эти отголоски редки, как призраки, возникающие лишь в самые неожиданные моменты.

Платон смотрел на Остапа, пытаясь осмыслить его слова.

– Пытаюсь создавать, как и все люди. Но это всего лишь прелюдия для мозга. Есть желание, но нет свободы действия. Стремление – да, но где радость от совершения?

Остап вздохнул.

– Творчество – удивительный процесс, который обещает огромное удовлетворение. Но как часто мы сталкиваемся с внутренними барьерами, преграждающими путь к раскрытию нашего потенциала. Мы боимся неудачи, критики, не верим в свои силы. И вместо того, чтобы наслаждаться процессом создания, мы погружаемся в тревогу и неуверенность.

Платон задумчиво смотрел на Остапа.

– Потому что всё явное общественное является изведанным, а не изведанное общественное приносит печаль, а не явное является сложным для тела и мозга. Мы живём в обществе, которое диктует нам определённые правила и нормы. И часто эти нормы ограничивают нашу свободу самовыражения.

Остап кивнул.

– А почему так происходит? Почему люди в более позднем возрасте несчастны? Кто ответит мне на этот вопрос? Это действительно интересный феномен. Казалось бы, с возрастом мы становимся мудрее, опытнее, достигаем определённых успехов в жизни. Но при этом часто теряем ту радость и лёгкость, которая была присуща нам в молодости.