Я восстал, как мертвец из глубоких, холодных могил. Я не жив и ни мертв, только боль, изнуряя пронзает. После тяжкой работы, лишь в 20.00, Мое бренное тело опять оживает. А в сырых подземельях – лишь холод и тлен

И удушливый газ, что метаном зовется, Снова шахта возьмет в свои неистовый плен, Скоро каменный свод надо мною сомкнется. Я не жив и не мертв, еще ниже могил, Продолжаю свой труд в повседневной рутине, Словно раненный зверь я лишен прежних сил, Что с годами, растратил я ныне.

Черные птицы греха, кружатся над моей падкой стойкостью. Терзая своими острыми когтями, тело бренной воли. Проникая в естество ядом терпким с колкостью, Провели аксиому, что не ты воин в поле. Затянуло небеса серостью пустой безнадежности. Всхлипывает клекотом хищным, громогласного искушения. Ставя над совестью, вновь, исполинские сложности. На кривой тропе растеряв торбу терпения. Птицы бросали на меня свои взгляды жадно, Провоцируя свои гастроли примы, жертвы грешной. Я сорвался в нелепом фальстарте, меня раздирали нещадно

Падал я с высот, в царство тьмы кромешной. Распростерла объятья широкие, матерь Праздности, Смакуя души кусок, переполненный гордынею. Бесновались стервятники, считая игры со мной, уж данностью. Проведя за спиной не возврата – жирную линию.

Распростерла длани-сучья обнимая бытия истоки, Украшая перстнями цветений к весне-юности. Лишь бездонные глазницы небес синеоки, Наблюдают за силой воли, ниспослав трудности. Бьют ветра, словно бич, с удалью хлесткой, Разрывая лоскуты-листья нарядного савана, голью. Завывая мелодию грусти из оперы «Тоски», Резонируют в сердце струнами – душевной болью. Поутихла непогода, уходя по небу ратной конницей, Вереница туч тянулась, на войну, обозами, Убегают вдаль скорее, будто черт вслед гонится, Небо-девица уж выплакала по ним грозами. Жемчуга, капель влаги, свои по развесила, На зелени листвы, драгоценными бусами. Стоит весна нарядная, ее сердцу весело, Примеряя гардероб с изысканными вкусами. Ароматом парфюма, тонко благоухает, Подчеркнув статность красоты времени года, Ведь она одна, все-же, такой бывает, Неподражаемая во всем, как и мать Природа.

Неповторима, краса очей твоих – неповторима!

И я тону в бездонном омуте зарниц, Когда ты невзначай проходишь мимо

-прекрасней всех принцесс и всех цариц. Околдовала, ворожея, меня чувством, И мне теперь ночами не уснуть. Любовь -порою может быть искусством, Когда биением сердца, сотрясает грудь. Мне на неё, гадать уже не стоит, Сразил Амур, баллистой, ровен час. И по тебе тоскую, сильно, душа воет, Что волк в ночи и не хватает фраз, На то, чтоб описать всё ликование, Когда со мной ты, пусть всего на миг, Моя любимая, ты в целом мироздании, прекрасней всех, и твой чудесен лик.

Пригрел на груди аспида, По наитию злого шепота. Кровь моя была распита, Не подал я ни жалоб, ни ропота. Не щадя, рвал жилы мне

И терзал вновь душевною мукою. Прибывать приходилось во мгле, Тет-а-тет с опостылою скукою. От звонили часы, как набат, И шипел змей исполненный ярости, Подавляя мой разум назад, К скудоумию и усталости. Искрутился весь, шевелясь, Обвил шею, сбивая дыхание. И упал я, своим ликом в грязь, Преисполненный ныне страдания. Исчезая в дыму сентября, Обесчещенный мерзкой личиной. Я постиг, что все было зря, И безудержность скорой кончины. Растворив свою личность во мгле, Проиграл вскоре душу в кости. И никто не приходит ко мне, На могилу, на старом погосте.

Дикий изысканный цветок, что взращен огненной росой, И опыленный вожделения, медоносной страстью. Качает на волнах всех мечт, его, прибой, Гонимый дуновением к брегу счастья. Незыблемой красы, лишь посвященный взгляд, Коснуться может в таинстве начала. Кому – нектар Богов, кому – смертельный яд, По зову сердца – волей даровала. Как много тех, кто жаждет обладать, Его прекрасным, нежным ароматом. Стараясь гордый нрав, свободы оборвать