Поскольку стремление писать – есть способ прикоснуться к «заманчивой загадке» жизни и смерти, а значит к запредельной реальности, у элегических поэтов, каким был и Ленский, чрезвычайно распространён был мотив предчувствия скорой смерти. И чаще всего свои скорбные чувства они выражали, бродя «в роще», «при свете луны»… О меланхолических прогулках Ленского Пушкин также неоднократно отмечает в романе:

Излюбленный пейзаж любой элегической поэзии – руины, кладбища, звон колоколов, тусклая луна, картины осенней увядающей природы. И Ленский прилежно испещрял альбомы Ольги нежными элегиями и сельскими видами. Меланхолию как поэзию скорби и печали Пушкин представил некой рекой «живых слёз» – «живых истин»:

И в этом определении романтической поэзии как «истины живой» подчеркнуто всё несовершенство материального мира в сравнении с его трансцендентальным прообразом.

Современник Пушкина, французский поэт Жильбер в своём стихотворении «L’Amant désespéré» («Безутешный любовник») идёт под сень мрачных лесов искать успокоения для своей печали:

Его Сильвии нет с ним, но каждый шорох кажется ему шагами милой, которая – как он себе представляет – будет после его смерти приходит к нему на могилу, чтобы оживить страдания пролитыми слезами:

Здесь мы найдем и пушкинские «леса, в которых жизни нет» («Forêts solitaires et sombres»)1, и боль и страх «дневного света» («Je viens, dévoré de douleurs)2, и «невольные слезы» («Et les pleurs… on la verra répandre»)3. Пушкин в своих ранних опытах, особенно в стихах 1816 года, также любил говорить об унынии и бегстве под сень лесов («Je viens… //Sous vos majestueuses ombre»)4. Таковы его «Осеннее утро», «Элегия» («Опять я ваш, о, юные друзья»). В последнем мы как раз находим все эти строки, перепевающие французского поэта Жильбера:

Всё это, конечно, написано самим Пушкиным «без малого в осьмнадцать лет».

Любые тексты элегий – это скорее выражение общего плана, нежели отражение действительно пережитого опыта, и они подчеркивают металитературный характер устремлений поэта. Рисуемая прогулка по лесу или воображаемое путешествие скорее воссоздают мифологическую образность перехода жизни в иную реальность после смерти. Воспламененная поэтическая мысль способна таким образом прокладывать путь в иное измерение.

«Я видел гроб; открылась

дверь его…»

«Я видел смерть…» 1816

У Данте в глубинах адской бездны есть страшная обитель тишины. Это круг изменников, предателей. Всю безмерность своего презрения к предательству и измене Данте излил в картине страшной казни предателей холодом, мраком, мёртвой пустыней. Там вечный мрак и неподвижность смерти. Это страна жгучего холода и вечной мерзлоты, где мёртвым зеркалом блещет ледяное озеро Коцит, сковав своей стеклянной гладью вмёрзшие тела. Данте собрал здесь все разновидности позорного порока: предатели родины, родных и близких, друзей, предавшие тех, кто им доверился. Холодные души, мёртвые еще при жизни, им нет пощады, нет облегчения, им даже не дано выплакать свою муку, потому что их слёзы с самого начала «В подбровной накопляясь глубине, //Твердеют, как хрустальные забрала» (Ад; Песнь XXXIII).