– Я чувствую это внутри. – Ирида еле сдерживала слёзы. Она пыталась улыбаться, чтобы подбодрить меня.

Я видел, как она пытается утихомирить дрожь в теле.

– Времени мало, – сглотнув, сказала она. – Послушай, Линос. Я тебя очень люблю.

Она нежно поцеловала меня в губы. Они были холодными, но я не хотел отстраняться. Я сжал её лицо в ладонях, и у меня потекли слёзы.

– Я сама это сделаю. – Она накрыла ладонями мои руки и медленно отстранилась. – Нужно поторопиться. Передай Рори и Арии, что я люблю их и что…

Ирида содрогнулась и застонала от боли. Я закрыл рот ладонью, сдерживая отчаянные всхлипы. Она взяла меч с земли и направила на себя.

– Ирида, я тебя люблю, – плакал я.

Она слабо улыбнулась, её лицо бледнело, а глаза темнели. Но когда она уже хотела вонзить меч, её руки ослабли, и он упал на землю.

– Линос, – еле выговаривала она слова, – прошу…

Ирида сползла на землю и легла на спину, морщась от боли.

– Помоги…

Я громко заплакал и поднял меч. Я видел, как на шее у жены выпирают чёрные вены. Руки не слушались меня, я всматривался в её веснушчатое лицо, стараясь запомнить каждую деталь.

Но я не мог давать ей страдать дальше. С отчаянным криком я вонзил меч в её грудь.

«…Ария, я её убил.

Я хотел рассказать тебе это, чтобы ты поняла мои страхи. Я тоже лучник третьего типа, и иногда нам приходится переживать ужасные вещи.

Я тебя люблю. И я пообещал себе защищать тебя и Рори».

Только когда я заканчиваю, замечаю, что у меня скатываются слёзы по щекам. Отложив листок на кровать, закрываю рот рукой и зажмуриваюсь. Быстро мотаю головой. Не успеваю вытирать слёзы, потому что тут же появляются новые.

Не в силах справиться с этим самостоятельно, я хватаю листок и бегу вниз, шлёпая босыми ногами по ступенькам. Отец сидит на кресле в гостиной, облокотившись на колени и повесив голову.

– Отец! – громко зову я, и он быстро поднимается.

Бегу к нему и зарываюсь в объятия. Он неуверенно обнимает меня в ответ.

Не знаю, сколько мы так стоим.

Он первый слегка отстраняется и забирает листок из моих рук. Затем идёт на кухню, и я заворожённо наблюдаю за ним. Всё моё тело обессилело, я ничего не могу сделать.

Он берёт спички и поджигает бумагу. Я грустно смотрю за тем, как листы поглощает огонь. Когда пламя подбирается к пальцам отца, он окунает их в ведро с водой. Листок с ужасной правдой превращается в чёрные куски обугленной бумаги, плавающей на поверхности.

На следующий день я не могу заставить себя пойти на курс по анатомии пролесов, на который записывалась ещё неделю назад. После рассказа отца я не знаю, когда снова смогу без дрожи думать об этих мерзких существах.

Не могу поверить, что мама погибла вот так. Я смотрю на себя в зеркало и пытаюсь вспомнить её черты. Мне было девять, когда её не стало. А Рори – всего пять.

У меня опухшие красные глаза. Вернувшись в комнату, я проплакала до поздней ночи. Это меня раздражает: я никогда не видела маму в слезах.

Тру глаза, но от этого они становятся ещё краснее. Вздохнув, приближаюсь к отражению. Похожа ли я сейчас на маму в молодости?

У неё тоже были карие глаза, как у отца и Рори. В детстве я часто удивлялась, почему у меня левый глаз – зелёный, не понимала откуда он взялся. Помню, мама всегда широко улыбалась и говорила:

– Он волшебный, сладкая моя.

А папа закатывал глаза и сразу рушил эти сказки, повторял, что зелёные глаза были у дедушки.

Я пытаюсь широко улыбнуться. Это выглядит так неестественно, что уголки губ сразу опускаются, и я отворачиваюсь.

Нет, мне никогда не повторить её улыбку.

Думать о ней больно.

Я выхожу из комнаты, не в силах больше выносить тишины. Рори и отец – в Академии, и я очень рада, что нахожу Михея на кухне, готовящим обед.