– Уходи, уходи страх. – Она проводила руками от моей груди к ногам, словно совершала ведьмовской ритуал.

Действительно стало легче. Я даже улыбнулся. И чего она говорит про страх? Я никогда ничего не боялся. Заметив мою улыбку, Анька перестала водить руками и сложила их на коленях, сидя рядом со мной, развалившимся на снегу.

– Фуф!

– Спасибо, – буркнул я, не узнав свой голос. Получилось как-то… робко.

– Не сдавайся, не бойся, ты с нами, ты такой же, – прошептала она, словно заклинание, взяв мою руку и приложив к моей же груди.

Наконец Анька встала. Я поднялся за ней, протянул шарф, но она остановила меня.

– Потом отдашь. Вдруг еще где-нибудь по пути вздумаешь упасть! – улыбнулась Аня и пошла к своему подъезду.

Я расслабился и запрокинул голову к небу, дыша полной грудью. Еще долго улыбка не сходила с моего лица. Безумство, как в подземелье, опять захлестнуло меня.

Ночью я проснулся от того, что отец гремел посудой на кухне. Он снова пришел домой пьяный. Вот и превратилась карета в тыкву, а мои фантазии о жизни рок-певца разбились о суровую реальность. Пьяный батя, постоянная ругань. Вот моя настоящая жизнь, а не концерты в переходе.

– Петька! Петька, черт тебя дери!

Я встал, накинул на всякий случай штаны и футболку – вдруг отправит за чекушкой.

– Я тут, – зашел на кухню.

– Ты куда еду дел? А? Где эта чертова сковородка?

– В холодильнике, – ответил я, стоя у порога.

Отец сидел шатаясь, в грязной куртке.

– Ну так давай ее сюда! – стукнул он кулаком по столу. – Есть хочу…

Сглотнув ком в горле, я прошел мимо отца к холодильнику. Достал сковородку, положил жареную картошку в тарелку и подогрел в микроволновке. Все это время он, пьяно покачиваясь, боролся со сном, к счастью – молчал.

– Что это? – от брякнувшей по столу тарелки отец будто проснулся.

– Жареная картошка.

– Сам вижу. Ты что, думаешь, я совсем тупой?

– Нет, папа, – замялся я. Я уже давно был крепче и сильнее отца, но на его крик всегда реагировал одинаково – как нашкодивший щенок, сжимался и виновато опускал голову.

– Что ты бычишься? Я твой отец! – смахнул он тарелку на пол. Картошка рассыпалась вперемешку с осколками.

Выбора не было, я наклонился убирать, и в этот момент прилетела затрещина по затылку. В голове зазвенело. Потеряв равновесие, я полетел на холодильник.

– Да я вкалываю, чтобы у тебя была еда и ты вырос нормальным! А ты, паскуда, не уважаешь отца! – зло уставился он на меня. – Брось ты это все… – Он оттолкнул меня, развалившегося на полу. – А ну неси дневник!

– Пап… – попытался унять его.

– Быстрее! Неси сюда этот чертов дневник! Посмотрим, как ты уважаешь меня… мои… старания вырастить тебя человеком. Впахиваю ради этой паскуды…

Я шел за дневником и понимал, что будет дальше. Хотелось выскочить на улицу и сбежать, но расплата будет в любом случае. Уж лучше сейчас – у пьяного удар слабее. Ну и, может, в этот раз будет по-другому?

Дневник лег перед отцом. Он мотнул головой, видимо, указывая на стул.

– А ну сядь! Стоишь над душой. Так… Посмотрим…

Он размашисто перелистывал страницы, чуть ли не вырывая их.

– Ах ты мразь! – Отец уткнулся взглядом в колонку оценок и замахнулся. Я успел увернуться, ладонь прошла чирком. – Двойки?! Плохое поведение?! Да я тебя!.. – Шатаясь еще сильнее, отец встал и принялся снимать со штанов ремень. – Я тебя воспитывать буду! Мать погибшую позоришь! Она ведь учителем была! Ты обязан чтить ее память!

Не знаю почему, но я вспомнил переход. Момент, когда я пел. Именно мама учила меня петь. Сегодня она могла бы мной гордиться – я выступал так, как она учила, с душой отдаваясь музыке. Она была бы счастлива, узнав, что я сам наконец почувствовал счастье. И отец будет говорить, что я не чту ее память? Да что он понимает?!