Василий Михайлович разом оказался у перил, вот-вот – и кинулся бы спасать бедолаг. Но тут он обернулся, увидел Кирилла и остановился. Когда сын подошёл к отцу, тот обнял его, продолжая вглядываться в речную гладь.

Сейчас был момент, очень похожий на тот. Неясно лишь, кого сегодня ожидал увидеть князь. Тогда, на мосту, все ждали одного – появится чья-то голова из воды или нет. В конце концов вынырнула лишь одна – бородатая, с глазами – чайными блюдцами от испуга и линялой мочалкой волос.

Через какое-то время в дверях появился и хозяин «Masha». Он вошёл с улицы, его спутник – рослый малый со щекастой ряхой – присел в кресло у дверей. Пока Дефорж не спеша шёл к их столу, князь имел возможность хорошо рассмотреть его.

За те девять лет, что минули с их единственной встречи, он довольно сильно изменился. На первый взгляд – отпустил длинные волосы и мало ухаживал за ними, погрузнел. Его шаг утратил пружинистую лёгкость. Такой бывший гвардии корнет уже не вскочил бы стремглав в карету. Вдобавок левую руку на груди удерживал синий шарф, повязанный на манер орденской ленты.

Зрелище не самое приятное, но Верейский не хотел выдавать истинных чувств и улыбнулся одними краешками губ. Подошедший вопросительно и недобро глянул в ответ, заподозрив насмешку.

– Я просто вспомнил ваши приметы. Те, что были разосланы всем исправникам и урядникам Могилёвской и прилегающим к ней губерниям, – успокоил его князь. – «Роста среднего, лицом чист, бороду бреет, волосы русые, нос прямой. Приметы особые: таковых не оказалось». Мало что изменилось из этого. Разве что особая примета появилась.

– Вы про это? – хозяин гостиницы отвёл от туловища руку на перевязи. – Так вашими стараниями, Василий Михайлович. От той пули, что вы мне всадили в день вашей свадьбы. Рана толком сразу не зажила, да и какой в лесу уход? Долго гноилась, потом вот рука болеть стала. К каким только докторам, европейским светилам, не обращался. Всё без толку. Сохнет медленно, но верно.

– Вы должны мне быть благодарны, Владимир Андреевич. Вместо унции пороха, как должно, я зарядил тогда в стволы вдвое меньше. Иначе бы руку вам пришлось ампутировать. Удар пули двенадцатого калибра в предплечье с двух шагов – очень серьёзная рана. Да вы и сами это знаете.

Мужчина ушёл от ответа. Но это была не растерянность. Он тут же по-хозяйски сдвинул стул и уселся так, чтобы держать в поле зрения входную дверь. Теперь настала очередь откровенно рассматривать своего визави.

– А вот вы, мне кажется, даже помолодели, князь, – не удержался Дефорж от ухмылки. – Что стало с вашей подагрой, где мягкие бархатные сапоги?

– Не один вы умели рядиться в чужую личину.

– Да, не углядел я тогда в вас охотника… Оплошал.

– Что теперь-то вспоминать, – миролюбиво парировал Верейский. – Вы ведь тогда тоже не поздравить нас с Марьей Кириловной явились.

– А где же она? В России осталась?

– Да. Навсегда.

– Что так?

– Она умерла.

Услышав это, Дефорж разом обмяк всей фигурой, словно караульный после смены на часах. Потянулся к бутылке. Её тёмное стекло, показалось, обрело какой-то траурный отблеск. Он налил себе и князю и, не дожидаясь, когда тот возьмёт свой бокал, осушил свой до дна. И только потом заговорил.

– Извините. Мои соболезнования.

– Ничего. Уже восемь лет прошло. Сразу после родов.

Сказав это, Василий Михайлович едва кивнул на сына и представил:

– Кирилл.

Мальчик встал и склонил голову в знак приветствия.

– Дефорж… – начал было в ответ мужчина на французском, но затем, понизив голос, перешёл на русский: – Да ладно… Когда ещё доведётся побыть самим собой… Владимир Андреевич… Дубровский.