– Шурик! Слава богу, жив!

В лице Елены Анатольевны появилась беззащитность и что-то настоящее. Она обернулась к сватам:

– Да ну что мне голову заморочили! Тут царапина, а по телефону напугали – убился.

– Мы еще и виноватые, – подивилась на сваху Ира, ткнула в бок мужа.

– Шурик, мой бедный Шурик.

Елена Анатольевна гладила сына по голове, не могла насмотреться. Он не выдержал и всхлипнул:

– Мам, что я натворил.

– Да ну все же обошлось. Ну обошлось же?

– Замечательно! Хеппи-енд! – потеряла теща терпение, ей хотелось сатисфакции.

Она уставилась на них на всех, дивясь больше всех на своего простофилю-мужа.

– Он машину тебе всмятку разбил, не подлежит восстановлению!

Елена Анатольевна тоже в свое время не обрадовалась женитьбе сына на дочке Тарасюков. Они были не ее круга. Тарасюки не уезжали, как она, в педучилище на три года, и не знали Бернса. Темные, дикие люди.

Елена Анатольевна бросилась на защиту сына.

– Как вам не стыдно! Он чуть не убился! А вы железкой его попрекаете!

– Железка-то две тысячи уе стоила. Это минимум! Уж как ее Михалыч облизывал, как берег! Передал, что новенькую! Иди, на тебе, на готовое! Ишь, деловые, «железка», – уперла руки в боки Ира.

Елена вскипала. Видно, этот нарыв зрел в семье Прошкиных-Тарасюков очень давно. Разбитая машина стала последней каплей. Сын встрял, наивный.

– Мам, не надо. Сам виноват.

– Виноват. Завиноватили прямо. Нет, я им сейчас все выскажу!

Сашка потянул мать.

– Мам, люди кругом.

И правда, из палат вышли больные, подтянулся медперсонал. Но Елену Анатольевну было уже не остановить. Сказывался утренний бокальчик красненького.

– Да что ж за люди такие! Только о деньгах думают!

– Да уж такие мы люди, что приходится копейки считать. Ребенка растим, внучку, и твою между прочим! – Ира Тарасюк в карман за словом не лезла.

Елена Анатольевна тоже внакладе не осталась.

– Да если б Танька ваша не забеременела, может, Сашка бы в институт поступил!

– Мама! – будто впервые видя мать, побледнел Сашка. И тут же посмотрел в испуге на жену.

У Таньки губы сжались в одну нитку. Сашка попытался загладить вину за мать, за себя, за тачку, обнять жену. Но та вырвалась.

– Так это вы нам одолжение сделали, – протянула Ира. – Да кто б он был, Сашка?! В семью приняли! Небось не к себе в однушку взяла! К нам пришли! Еще плохие мы ей, сына ее обидели! Жалеет она его! Да ремня на твоего Сашку не хватило! Безотцовщина!

Елена Анатольевна замерла, казалось, зазвенел вокруг воздух.

– Жив его отец! Ясно? Жив-здоров! И не вам чета! – выпалила она в запале страстей.

Сашка первым отвис:

– Мам, ты что? Батя же давно…

То, о чем Елена Анатольевна так долго молчала, вдруг вырвалось, словно само собой, без ее участия:

– Да не Прошкин тебе отец, господи.

– А кто? – по-детски спросил Сашка.

Этот вопрос интересовал уже не только Сашку Прошкина, и не только Тарасюков. А еще с дюжину зрителей, которые собрались посмотреть на чужую драму. Развлечений в поселке было мало. Можно понять. Мало того, что у медсестры Таньки Прошкиной муж ДТП устроил в пьяном виде, так еще и фамильные тайны наружу выплыли.

Елена Анатольевна вдруг пришла в себя и резко замолкла. Посмотрела на Сашу. И они вышли. Следом вышли все остальные герои. Покинули съемочную площадку. Зрителей ждало разочарование. На самом интересном месте!

– Санта-Барбара, – выдохнула медсестра Семенова, которая была вдобавок еще и большой любительницей сериалов.

Во дворе больницы, у лавочек, без зрителей, Елена Анатольевна потянула сына за рукав:

– Присядем, Шурик, поговорим.

Но Саша вдруг уперся. Он увидел Таню, стоящую в дверях больницы. Растерянную. Позади маячили тесть с тещей. Сашка обиделся за свою Таньку. Он вернулся, взял ее за руку и спустился по лестнице с ней к матери. Привлек к себе.