Ученики в своих играх и учительница в своем поэтическом экстазе не заметили, как открылась дверь. В ней возникла завуч Людмила Петровна, она была завучем традиционным, с гнездом на голове и выражением лица, которое писательница Виктория Токарева называла «с какашкой под носом». Людмила Петровна ждала окончания представления, отметив и покачивание Елены Анатольевны, и как мальчики плевались в трубочки, и как девочки заплетали косички друг дружке прямо на первой парте.

Наконец Елена Анатольевна подняла указательный палец и провозгласила:

– Бернс!

Елена Анатольевна заметила завуча. Но ничуть не смутилась.

– Людмила Петровна?

– Вас к телефону, Елена Анатольевна.

– Меня? – переспросила учительница.

Она всегда была в предвкушении чудесного разворота судьбы, что разбил бы хрусталик бытия ее серого существования в этой дыре. Пережить всухую участь пожилой вдовы без всяких перспектив и тридцатилетнее служение школе для нее было решительно невозможно.

– Невестка из больницы звонит, сын говорит, разбился.

Елена бросилась к двери.

– Шурик!

– А я тебе говорила. Нет, вот надо было тебе скорей, чесалось ей, в койку! Лучше б аборт сделала.

– Какой аборт, – шипела Танька. – Машки бы не было! В своем уме?

– Ничего. И Машку б родила. И Ивашку. Да не от этого. Непутевый. Весь в мать блажной.

– Господи, да сколько раз тебе говорить!

– Конечно, мы ж умные, с медицинским образованием. Резус у ней. В наши годы все делали, на резусы не смотрели. И рожали потом. Дура! Как Вовка обхаживал! А этот, хорош зять да не хер взять! Так еще и…

Даже привыкшую к матери Таню покоробило, она отошла от матери. Да из огня в полымя нос к носу столкнулась с длинноносой и досужей медсестрой Лариской Семеновой, ровесницей и вроде как подругой.

– Тань, это твой там что ль пьяный разбился?

Таня выдохнула, приготовившись к тому, что они станут главной новостью в поселке.

Мать добавила, присовокупив дочку к непутевому зятю, припечатала:

– Ославились. Молодцы!

В палате местной больницы Сашка сидел с пластырем на лбу на койке. Врач поправил пластырь, посмотрел не без жалости:

– В рубашке родился. Легкое сотрясение. А тачка, конечно, всмятку.

– Лучше б наоборот, – опустил Сашка голову. – В ментовку уже сообщили? Права теперь отберут.

– Да какая ментовка. Никто не скажет. Меж собой все. Скажи спасибо, никто не пострадал.

Сашка вспомнил про москвича – успел высадить, слава богу.

– Ну иди, герой, чего сидеть, – поторопил врач.

– Может, я еще денек полежу? – предложил Сашка.

– Иди-иди уже, все в сборе.

Сашке было страшно выйти за двери. Врач его хорошо понимал. Из коридора донеслось:

– Сволочь! Пьяный – за руль! Да о чем ты только думал!

А еще говорят – повинную голову не секут. Сашка стоял перед женой, тещей и тестем с печатью вины на лбу, белым пластырем.

– Санек, ты как – нормально? – робко из-за женских спин спросил тесть.

Сашка готов был и к худшему.

– Нормально.

Теща перекрестилась, Таня выдохнула. Дотронулась до повязки.

– Господи! На кого ты похож!

– И перегаром несет, аж тут слышно, – припечатала теща.

Сашка готов был снести любое наказание.

– Прости, Михалыч, за машину.

– Да что теперь говорить, – миролюбиво сказал тесть. – Хоть и жалко, первый мой в жизни и последний «жигуль».

– Я заработаю.

– Заработает он, – вздохнула теща.

– Больше в рот не возьму, обещаю! – поклялся Сашка.

Но жена и теща посмотрели так, что Сашка осекся. Теща махнула рукой:

– Зарекалась свинья в грязь не лезть.

– Я сказал! Обещаю, – посмотрел в поисках поддержки на жену Сашка.

В коридор ворвалась экзотической птицей Елена Анатольевна, бросилась к сыну, обняла.