«Нет, – с горечью подумал Бодасен, – вы воры и убийцы, и мне нестерпимо сидеть с тобой за одним столом».

– Мне необходимо посоветоваться с послом, – сказал он вслух. – Он передаст ваши требования императору – на это нам понадобится пять дней.

– Согласен, – сказал Коллан и встал. – Известно вам, где найти меня?

«Под камнем, – подумал Бодасен, – со слизняками и прочей нечистью».

– Да, – сказал он вслух, – известно. Скажите, когда Хариб вернется в Машрапур?

– Никогда.

– Где же у него в таком случае назначена встреча?

– В аду, – ответил Коллан.

– Имей же терпение, – сказал Зибен Друссу, который метался по комнате в верхнем этаже гостиницы «Костяное дерево». Сам поэт вытянулся во весь свой рост на одной из узких коек. Друсс, подойдя к окну, смотрел на море и гавань.

– Терпение? – вспылил он. – Да ведь она где-то здесь, может быть, совсем рядом!

– Это так, и мы ее найдем, но на это потребуется время. Имена крупных работорговцев мне известны – вечером я поспрашиваю и узнаю, где Коллан ее поместил. А потом мы придумаем, как ее освободить.

– Почему бы не отправиться прямо в «Белый медведь», к Коллану? Он-то знает.

– Знать-то он знает, старый конь. – Зибен спустил ноги с постели и встал. – Но при нем состоит целая куча головорезов, готовых воткнуть нож нам в спину. А первый среди них – Борча. Представь себе детину, точно вытесанного из гранита, с мускулами поздоровее твоих. Он забивает людей до смерти в кулачных боях, ломает им шеи при борьбе – такому и оружия не требуется. Я видел, как он мнет в руке оловянные кубки и поднимает над головой бочонок с пивом. И он не единственный из людей Коллана.

– Трусишь, поэт?

– А ты как думал, глупый юнец? Страх – разумное чувство. И не надо путать его с трусостью. Лезть к Коллану нахрапом бессмысленно: его здесь знают, и у него имеются высокопоставленные друзья. Если ты нападешь на него, тебя схватят и приговорят к смерти – тогда Ровену некому будет спасать.

Друсс тяжело опустился на сиденье, поставив локти на косой стол.

– Не могу я сидеть вот так, сложа руки.

– Так пойди пройдись по городу. Глядишь, что-то и разузнаешь. Сколько ты выручил за лошадь?

– Двадцать монет серебром.

– Недурно. Пошли, я покажу тебе здешние места. – Друсс взял топор. – Нет, он тебе не понадобится. Меч или нож – дело другое, но за это чудище стража нас не похвалит. В толкотне ты можешь отрубить кому-нибудь руку. Лучше я дам тебе один из своих ножей.

– Не надо. – Друсс оставил топор на столе и вышел из комнаты.

Они спустились вниз и оказались на узкой лестнице. Друсс громко потянул носом.

– Тут воняет.

– В городах всегда воняет – особенно в бедных кварталах, где нет сточных канав и отбросы выкидывают из окон. Так что смотри под ноги.

Они направились в гавань, где с кораблей разгружали вентрийский и наашанский шелк, восточные травы и специи, сушеные фрукты и бочки с вином.

– Никогда не видел столько народу в одном месте, – сказал Друсс.

– А это ведь еще не самое бойкое время.

Поднявшись из гавани, они прошли мимо храмов и больших казенных зданий, миновали украшенный статуями парк и вышли к главному городскому фонтану. Парочки прохаживались рука об руку, и какой-то оратор держал речь перед кучкой слушателей. Зибен тоже остановился послушать, но вскоре двинулся дальше.

– Любопытно, правда? – сказал он. – Этот малый утверждает, что добрые дела совершаются из чистого себялюбия, потому что человек, творящий добро, чувствует себя хорошим. Стало быть, он печется не о благе других, а только о своем удовольствии.

– Его матери следовало бы сказать ему, что нехорошо пускать ветры ртом, – сердито сказал Друсс.