Она подняла одеяло и медленно легла, словно из нее выкачали всю энергию. Ее шляпа упала на пол, а вслед за ней и светлый парик. Я отвела взгляд: кожа на ее голове, на которой почти не осталась волос, представляла собой лабиринт из шрамов.

Она постаралась ухватить одеяло, но оно выскользнуло из пальцев. У нее не осталось сил, чтобы удержать его.

– Луна, что с тобой? Ты в порядке? – спросила я, помогая ей укрыться.

– Я устала, очень устала. Значит, скоро мне будет очень больно, всегда так. П-п-просто на этот раз все как-то быстрее. Может, п-п-потому, что на этот раз близко, совсем близко… на этот раз очень близко.

– Близко? Что близко?

– Мне больно, мне очень больно… – сказала она, подергиваясь от спазмов.

– Что у тебя болит, Луна? Что у тебя болит?

– В этом-то и проблема. Я не знаю, – ответила она, закрывая глаза.

В тот день я не поняла этой фразы, на самом деле, я вообще не понимала, что происходит.

Она обессиленно взяла меня за руку.

– Позовите медсестру… – прошептала она.

– Что?

– Позовите медсестру. Позовите медсестру… п-пожалуйста… кнопка, красная кнопка.

Я нажала на красную кнопку.

Она закрыла глаза, а я так и осталась стоять, сжимая ее руку.

Что у тебя болит, Луна?

В этом-то и проблема. Я не знаю.

Десять километров.

Это расстояние, разделяющее две машины, красную и черную, которые едут по одной и той же дороге навстречу друг другу. Видимость идеальная, движение свободное.

В одной из машин, в черной, женщина продолжает думать о том, как успеть все, что ей нужно сделать: возможно, если она сейчас сходит за покупками, она успеет не только сводить сына в бассейн, но и принять одного из пациентов.

Ребенок, наблюдающий с заднего сиденья за происходящим снаружи, вдруг говорит: «Мама, я сейчас описаюсь».

Она слышит его, но не отвечает, продолжая искать решение головоломки. Мальчик, нервничая, все сильнее сжимает колени, будто это может ему как-то помочь.

«Мама, я сейчас описаюсь», – повторяет он более настойчиво. Мать молча нажимает на педаль газа.

Ребенок, возможно, думая, что мать его не слышит, или, может, потому что он действительно больше не может терпеть, говорит: «Мама, я больше не могу!»

Именно в этот момент его мать кричит: «Я тебя слышу! Я тебя слышу! Я тебя слышу!»

Она кричит от злости, но не на него, а на весь мир, на приближающийся вечер, на жизнь, не оставляющую ей ни одной свободной минуты, на часы, которые невозможно остановить. Расплата не заставляет себя долго ждать: напуганный ее криком ребенок намочил трусы, штаны и сиденье автомобиля. Больше она не говорит ни слова.

В другой машине, в красной, девочка-подросток продолжает сидеть, уткнувшись в мобильный телефон. Ей надоело видео инфлюэнсера, и теперь она читает сообщения в группе друзей. Какой-то парень прислал ей фото в обнаженном виде. Она нервничает и быстро пролистывает изображение. Косится на мать: та ничего не заметила. Потому что, к счастью, голова ее матери занята другим.

Другое – это сообщения, не перестающие сыпаться в рабочий чат, оповещений о которых девочка не слышит из-за наушников и от которых ее мать переживает все больше и больше.

Она уже несколько минут ведет машину, держась за руль всего одной рукой: другой она пролистывает сообщения в телефоне. Краем глаза женщина видит, что одна из коллег, ее заклятый враг, пишет что-то, что ее непосредственно касается. Она начинает нервничать еще сильнее.

Между двумя машинами остается пять километров.

Пройдя под дождем множество улиц, женщина подходит к нужному дому, адрес которого отображается на карте в телефоне.