Странно… Невероятно. Просто невозможно! Неужели что-то могло иметь почти такую же цену, как жизнь ее сыновей?

– Как эта баба сумела нас отыскать? – проворчал Вилл Статли, стряхивая брызги с капюшона. И тут же сам ответил на свой вопрос: – Держу пари, запомнила тропинку, по которой Тук и ее сыновья притащили нам четыре бочонка эля в день праздника епископа Голии. Говорил же я, не надо было брать ее с собой! Эти женщины всегда все примечают и ложатся потом на след не хуже натасканного алана…[19]

– Не поминай мое имя всуе, – отозвался Аллан-э-Дэйл, прикрывая плащом свою арфу.

Разбойники брели сквозь заросли стрелолиста между дубами, и это было все равно, что переходить вброд ручей, потому что кое-где мокрая трава поднималась выше колена.

Брат Тук чихнул, звучно высморкался в два пальца и не менее звучно произнес:

– Да, угрозы почтенной вдовы так же забористы, как и ее эль. К тому же – увы! – то были вовсе не пустые угрозы.

– Испугался визга спятившей старой чертовки? – обернулся к фриару Статли. – Боишься, что она и впрямь спустит на нас всех деревенских собак?

– Думаю, именно так она и поступит. Flamma fumo est proxima, где дым, там и огонь, братия мои!

– Провались ты в тартарары со своей латынью, – огрызнулся Дик Бентли. Четыре дня дождей не укротили ехидного характера бывшего вора, напротив, сделали его еще более ядовитым. – В такую собачью погоду самое время слушать латинскую заумь. Может, пропоешь еще парочку псалмов, если совсем перетрусил? Хха! Я знаю, чего ты боишься. Боишься, что не видать тебе больше эля вдовы Хемлок, лучшего пойла во всей округе!

– Я всегда смогу отыскать отличный эль в какой угодно округе, – возразил Тук. – Христианский мир велик, и, слава Господу, в нем повсюду ценят бодрящую влагу. – Вагант тщетно попытался подобрать грязную мокрую полу рясы. – Да, бодрящую и вдохновляющую влагу, а не ту, от которой приключаются лихорадка, насморк и ревматизм. Несомненно, где-то существуют благословенные места, где по пятам монахов не рыщут злокорыстные стражники, где в спину служителям Господа не стреляют одержимые жаждой крови лесники, где еда не удирает от едока со всех ног и где самая невинная прогулка в ближайшую деревню для удовлетворения скромнейших нужд не грозит обернуться для смиренного монаха встречей с палачом…

– Ну, все, фриара повело на велеречие! – фыркнул Дик. – Сейчас он заболтает нас до смерти. Зато Джон что-то совсем примолк. Эй, скажи что-нибудь! – Бентли ткнул в спину широкоплечего великана, который с самого рассвета не проронил ни слова.

Джон и раньше не был болтуном, но в последние дни на него, похоже, напала великая хандра. Теперь он открывал рот только для того, чтобы огрызнуться или выругаться – чаще всего на своем диковинном языке, которого не понимал даже Тук, свободно владевший дюжиной чужеземных наречий. И сейчас верзила как будто не услышал Дика.

За Маленького Джона жизнерадостно ответил Локсли:

– Оставь его, он все еще тоскует по своим штанам. Разве за несколько дней переживешь такую тяжелую потерю?

Вот теперь Джон резко обернулся и наградил йоркширца убийственным взглядом.

– Я бы их не потерял, если бы ты не затеял ту гонку через терновник!

– По нашему следу шли пять лесников и свора собак, так чего же ты от меня ждал? Чтобы я важно шествовал по Королевской Дороге? – возразил Робин. – Я просто не понимаю, чем ты так недоволен, Малютка! Царапины на шкуре заживут, зато ты наконец получил нормальную одежду вместо своих прежних смешных лохмотьев… А ведь Ури нелегко было подобрать шоссы по твоему размеру, да и мне они обошлись на два пенни дороже, чем обычные. Но разве я дождался благодарности? Куда там! Который день слышу от тебя только попреки, жалобы и нытье.