. Итак, Мономах хотел не просто передать Киев своему старшему сыну в обход генеалогически старейшего племянника, а сверх того еще и оставить столицу Руси в руках старшего Мстиславича в обход своих младших сыновей от второго брака – Юрия Долгорукого и Андрея[270]. Подобно Ярославу Святополчичу в 1117 г., именно так поняли дело Юрий и Андрей Владимировичи в 1132 г.: «И рече Гюрги и Андреи: се Яропълк, брат наю (наш. – А. Н), по смерти своей хощет дати Кыев Всеволоду, братану (племяннику. – А. Н.) своему; и вышниста и (его. – А. Н.) ис Переяславля»[271].

Однако даже и теперь нельзя было сказать, что суть династической реформы, задуманной Владимиром Мономахом, прояснилась вполне. Чего добивался Мономах? Радикальной ломки традиционного порядка престолонаследия путем замены сеньората примогенитурой, то есть наследованием от отца к старшему сыну, минуя дядей последнего? Или имелось в виду другое: буквальное следование любечским соглашениям грозило со временем привести к хаосу в результате неумеренного возрастания числа отчичей Киева. И Мономах, несомненно, предвидя это, стремился не обрушить им же созданный любечский строй, а спасти его ценой исключения из киевского столонаследия не только Святополчичей, но и младших членов собственного семейства?

Династическая цепочка Владимир Мономах – Мстислав Владимирович – Всеволод Мстиславич дает известные основания предполагать первую из названных возможностей. Ярополк Владимирович мог быть включен в эту цепочку в качестве промежуточного звена для большей верности реформы, угрозы которой с его стороны в принципе не было никакой вследствие его бездетности (к 1117 г. Ярополку было уже около тридцати пяти лет, и это обстоятельство, надо думать, выяснилось с достаточной определенностью). В то же время Вячеслав, следующий по старшинству после Ярополка среди Владимировичей, имевший по меньшей мере одного сына[272], похоже, исключался из числа киевских столонаследников по плану Мономаха.

И все же более вероятной нам представляется вторая возможность – что Владимир Мономах хотел модифицировать любечский порядок, не разрушая его в корне. В самом деле, в 1132 г., когда Юрий Долгорукий согнал с переяславского стола Всеволода, только что посаженного там Ярополком, последний вывел Юрия из Переяславля «хрестьнаго ради целованья» и посадил там следующего по старшинству Мстиславича – Изяслава[273]. Ясно, что речь идет о том же «хрестьном целованье», которое упоминается несколькими строками выше и скрепляло договор между Мстиславом и Ярополком о передаче Переяславля Всеволоду Следовательно, заменяя на переяславском столе Всеволода на Изяслава, Ярополк пытался остаться в рамках договора с покойным старшим братом, и преемником Всеволода в Переяславле (а значит, и в Киеве) мыслился не его сын Владимир, а брат Изяслав Мстиславич.

Возмущение «братьи» вынудило Ярополка отказаться от плана Мономаха: Изяслав был выведен из Переяславля «с нужею»[274]. Но нельзя не отметить одной характерной черты этого плана: он так же, как и любечский компромисс 1097 г., сопровождался особым договором с Ольговичами, причем снова о Курске.

Курск вернулся под Переяславль либо в 1115 г., когда умер Олег Святославич (со смертью которого исчезал смысл «отступного», коль скоро оно предназначалось именно Олегу)[275], либо в 1127 г. как плата за нейтралитет киевского князя Мстислава Владимировича в конфликте черниговских князей Всеволода Ольговича и его дяди Ярослава Святославича[276]. Но с какой стати Ольговичи стали настаивать, как мы помним, на возвращении Курска в 1134 г.? Причем не сразу по вокняжении в Киеве Ярополка, в 1132 г., а только после появления в Переяславле Юрия Долгорукого