Поглядывая на девушек и молодых баб, парни вытаскивали из принесённых мешков баклуши. Разложив горкой деревяшки, они разглядывали расшитые женские подолы юбок, тесьму на рукавах рубах, бусы с оберегами, пояса и украшения. И только потом любовались лицами. Каждый знал – «с лица воду не пить» и в семью привести нужно девушку не столько красивую, сколько богатую и работящую.

А девицы, переглядываясь, пряли первую нить, отрывали длиною со свою ладонь и отдавали подошедшей Славунье. Та, перекрутив их, смяла, подошла к печи и со словами: «Возьми Мокошь[22] нашу пряжу, путь не рвётся, не гниёт и не путается», бросила в огонь.

Девицы и молодухи продолжили сучить и крутить нити, весело переглядываясь между собой. Парни зашвыркали ножами по дереву. Ненадолго стало тихо и слышалось шипение от падающих угольков с прогоревших лучин, в миски с водой и мокрым мхом, стоящих под светцами[23]. Сегодня Славунья поставила их четыре, достав и старые, корявые, выструганные из корневищ деревьев. Два железных светца – зависть половины деревни, Славунья поставила в середине комнаты.

Из-под хозяйской лавки, где сидели свекруха Ванда и вышивальщица Дуняшя, задев расшитый подзор[24] выпрыгнула здоровенная зайчиха с задней обрезанной лапой, чтобы не сбежала.

Понюхав валенки и лапти на ногах девиц, и пожевав стружку у лавки парней, она допрыгала до печи, поискала чутким носом еду на полу. Ничего не нашла, быстро нагадила, и упрыгала обратно под лавку-постель к запищавшим зайчатам. Все, не отрываясь от работы, следили за шустрой зверушкой.

– … И вот, значит, пошел Княжич за третье царство, к море-океяну, искать камень Алатырь на заветном острове, – завела продолжение сказки седая Ванда, не перестающая крутить нить. – И взял он собою два гребня – костяной да деревянный, лаптей целый короб и хмельного кваса…

Сказку перебил вошедший Сотя. Застенчиво проговорив: «Всем здравия», он снял шапку и тулуп, кинул их в угол, где навалом лежала одежда остальных, и прошел через большую комнату в детский угол, где сыновья Славуньи топориками не прекращали щепить лучину.

Не садясь, мальчик достал свой складной нож и принялся рассматривать его у светца и так и эдак, то закрывая в деревянную ручку, то снова раскрывая. По лезвию ярко скользили отсветы от горящих лучин. Славодар, Божидар и особенно радостно замычавший Неждан с завистью следили за движениями Соти. Парни постарше смотрели как бы с равнодушием… но внимательно.

– … И была там краса-девица, а глаз недобрый. И Княжич вспомнил свою оставленную наречённую Сияну, плакавшую по нему горькими слезами… – Продолжала гнусавить сморщенная Ванда.

– Со-отя! – Негромка позвала Дива. – Быстро ко мне.

Руки обеих сестёр были заняты нитками, скручивающейся с кудели на веретено, значит, обойдутся без подзатыльника – решил мальчишка. Подскочив к сестре, Сотя обнял её за колени, и она сразу заулыбалась. Соседние девушки тоже. Но Дива, перехватив веретено с правой руки в левую, дала-таки затрещину братцу и зашептала:

– Не смей хвалиться на людях.

– А когда можно? – Потирая голову, нахмурился мальчик.

– Когда взрослые не видят. – С шепотливой улыбкой учила Мила. – Иди, солнышко, к Итиру, учись ложки и ковши резать.

На скамейке парней места не было, и Сотя пристроился у ног светловолосого Итира. У парня пробивалась золотистая бородка, и Итир считал себя взрослым. Крепкие пальцы по-особенному держали нож, и на ручке только что вырезанного ковша появлялся коник-жеребчик. Глядя на двигающиеся крепкие пальцы Итира в мелких порезах, Сотя заснул, прислонившись к его колену в застиранных портах.