Прошло где-то с полчаса с начала моего ареста, и я уже стал понемногу раздражаться от пахучего соседства, а также от осознания нелепости моего содержания здесь, но долго мне в этой компании куковать не пришлось: дверь «обезьянника» отворилась и уже знакомый мне блондин в гражданском, а с ним еще какой-то сержант в форме, вывели меня наружу и повели в какой-то кабинет, расположенный на втором этаже здания. Капитан Шрам сидел за большим письменным столом и что-то писал. Меня посадили на стул спиной к сейфу по другую сторону стола, сержант ушел, и я вновь остался со своими обидчиками с глазу на глаз.

– Ну что, молдаван, вляпался ты, не позавидуешь. Я бы сказал, хуже некуда, – уставившись на меня тяжелым взглядом карих глаз, проговорил Шрам. В голове моей в один миг пронеслись все прегрешения, совершенные мной в последнее время, а он тем временем продолжал: – Ну-ка, расскажи мне все по порядку, почему людям работником КГБ представляешься, сколько вина по дороге сюда, в Башкирию, продал, скольким гражданам своим пойлом здоровье подпортил и сколько денег у тебя в вагоне припрятано. Давай, выкладывай, да все начистоту, времени у нас с тобой впереди много.

– Только я чего-то не понял, гражданин капитан, – услышал я собственный голос и сам удивился, что говорить начал раньше, чем соображать. – Вы что, ОБХСник, чтобы такие вопросы задавать, или доктор какой, что за здоровье граждан беспокоитесь?

– Да, я твой доктор, – ответил Шрам грубо. – Можно сказать, почти профессор. Я лечу общество от таких как ты, преступников. Тебе придется рассказать мне все, как есть, иначе ближайшие десять лет не увидишь молдавского неба над головой.

Чувствительный удар, подумал я, причем ниже пояса, и он, что называется, прошел, потому что где-то под селезенкой у меня от этих слов больно екнуло. Но я сглотнул слюну и пытался держаться молодцом.

– Так вы бы сказали, в чем меня конкретно обвиняют, мне бы было легче вам все объяснить, – сказал я.

– Ты же знаешь, молдаван, – сказал капитан, – что в наше советское время прочтение презумпции невиновности гласит так: «Был бы человек, а статью мы ему всегда найдем». Или подберем, чтобы тебе было яснее.

– Понятно, – кивнул я. – Яснее и быть не может. И все же мне кажется, что здесь кое-что не мешает уточнить.

Блондинистый мент в гражданском незаметно вышел из помещения и я остался со Шрамом один на один.

– Хочешь сказать, что вино ты не продавал? – задушевно спросил меня Шрам.

– Э-э-эх, был грех, гражданин капитан, только грех этот небольшой, так себе, грешочек, на еду хотел себе заработать, – стараясь попасть к нему в тон, сказал я.

– А с заведующей столовой №3 Ниной Ермоловой какие у тебя отношения? – задал новый вопрос капитан.

Э, да тут, никак, личный интерес имеется, почувствовал я в его тоне новые, затаенные нотки. Такое положение дел меня несколько расстроило, но одновременно и обрадовало. Расстроило, потому что я уже понял, что не добиться мне благосклонности шефповара Нины. А обрадовало, потому что теперь я был почти уверен, что выкарабкаюсь.

– Отношения вполне естественные, то есть сугубо материальные, – решил я идти напропалую. Ведь капитан – уголовщик, сотрудник уголовного розыска, и вряд ли это его работа – проверять столовые и работников общепита.

– Что значит «материальные»? – явно заинтересовался он, усаживаясь на своем стуле поудобнее и вперяя в меня взгляд своих немигающих карих глаз.

– Обычное дело. Мяса я хотел купить. В дорогу, – сказал я как можно беззаботнее. – В магазине, как вы знаете, не достать хорошего, а я раньше в общепите работал, вот и решил… помощью коллеги в этом деле воспользоваться. Но, как видно, – тяжело вздохнув, продолжил я, – не судьба. Милиция теперь настолько оперативно работает, что знает наперед все прегрешения любого советского труженика, так сказать, видит их перспективу.