Слышащие воду драконыши сами ходили к Арромееварду – в качестве наказания.

Когда Флёд Жирай говорил драконышу: «Ты сегодня совсем захухра, малец», или когда Корза закрывала глаза и прикрывала их растопыренными пальцами с отставленным мизинцем, или когда кто-нибудь из младших воспитателей вылетал из детского крыла с криком «Ну всё, ты допрыгался, змеюка водянка!» – все знали, что это означает: сегодня слышащий воду драконыш понесёт ужин своему старейшему.

Заодно посмотрит, какая судьба ждёт Плохих Драконов, который вырастают из «совсем захухрых мальцов».

Это было единственное исключение насчёт контактов драконышей и Плохих Драконов: Арромеевард определённо был худшим, вреднейшим, опаснейшим и невыносимым. Но по вечерам старый дракон делался более-менее благодушен, иногда на него даже нападала болтливость – тогда принесшему ужин драконышу приходилось задерживаться и слушать пространные монологи своего патриарха. Тот говорил о былом величии драконов, о мерзких гномах, мерзких машинах и прочих мерзких, мерзких, мерзких вещах, о которых Арромеевард желал поговорить. Завершался монолог всегда одинаково: старый дракон собственными историями доводил себя до приступа ярости и набрасывался на драконыша с руганью, а если тот не успевал выскочить за дверь – получал хорошего пинка.

Драконыши возвращались в детское крыло с расшибленными лбами и треснувшими рёбрами.

– Это я-то захухра? – шипели драконыши, потирая лбы или бока. – А он тогда кто?

Эфирные драконы иногда приходили возиться с малышнёй, без всякой цели и не разбирая, где там эфирные драконыши, а где, положим, ядовитые. Моран приносила какие-нибудь растения или насекомых из сада и учила малышей различать съедобных жуков и полезные травки, а ещё учила ругательствам, но это не нарочно. Эрдан рассказывал уморительные байки про Дурных Драконышей и Надутого Хробоида. Ятуа затевала весёлые игры в прятки или долеталки – в это никогда бы не поверил тот, кто видел эту драконицу лишь в окружении других взрослых драконов. А Коголь приходил в детское крыло, чтобы отоспаться в углу.

Взрослых снящих ужас драконов Илидор ни разу не видел в детском крыле.

– Наш патриарх Оссналор будет о нас заботиться, если мы вырастем Хорошими, – говорили драконыши с таким достоинством, словно для них это дело чести – дожить до взрослости и познакомиться со старейшим своего рода. И обычно они доживали.

Илидор не сомневался, что однажды эльфов не станет, но до чего ужасно просто сидеть и ждать этого! Ждать в неволе.

Что с тобой случится к тому дню, когда ты станешь свободным, будешь ли ты помнить, зачем тебе нужна была свобода, где ты хотел побывать и что повидать?

Останутся ли внутри тебя чувства, которые порадуются, что всё наконец свершилось?

Быть может, Хшссторге и наплевать, быть может, для неё ещё сто, пятьсот или тысяча лет недостойны особого внимания. Быть может, Илидор тоже когда-нибудь станет таким спокойным, рассудительным и никуда не торопящимся – очень, очень сильно потом, когда вдоволь наиграется с этим миром, насмотрится на смену жизни в нём и не на словах поймёт, что это такое – быть почти вечным.

Почти.

Повозка, несколько раз качнувшись на поворотах, замедлила ход. Илидор по запаху понял, что они въехали в степь: воздух суше, чем в прибрежных селениях, пахнет пряными травами, сгоревшими на солнце ягодами и размашистыми крыльями ветра – такого не бывает ни в приречье, ни в горах. И уж тем более не бывает его в поселениях – там одни лишь обрывки ветра, потерявшие друг друга, носятся между домами да промахиваются мимо поворотов на улицах.