– Конечно, ты сделаешь, моя дорогая, – ответил Ксандер. – Конечно. Я в этом ничуть не сомневаюсь.
Тёплая ладонь покинула её тело, и она опасливо открыла глаза. Он был красив. Пожалуй, она не видела никогда и никого прекраснее, чем этот статный беловолосый мужчина в роскошном одеянии… поверх которого он теперь зачем-то надевал длинный кожаный фартук. Её взгляд снова упал на каменный стол. Теперь на нём возвышался крупный полупрозрачный фиолетовый кристалл. Его грани отливали кровавым блеском, словно глаз древнего и ужасного божества.
И в этот момент к ней пришло осознание предназначения тех странных серебристых штучек…
– Хотя ты не совсем верно поняла, что именно я от тебя хочу, – продолжал Ксандер, собирая свои роскошные длинные волосы в хвост, дабы в процессе не испачкать их кровью. – Но ты очень скоро поймёшь.
Она отчаянно завизжала. Звук, многократно отразившись от сферического свода, наполнил ритуальный зал, стены которого, казалось, задрожали. Тёмные фигуры в чёрных балахонах выступили из своих ниш и запели. Всё громче и громче, они пели один-единственный низкий звук. Протяжный, вибрирующий, похожий на звук колокола, скоро он заглушил её визг.
Но она всё же могла слышать своего мучителя, скорее, она ощущала его слова так же отчётливо, как видела его улыбку.
– Да, теперь ты можешь начинать бояться, дорогая. Филактерий настроен, и теперь ни одна твоя вибрация не пропадёт понапрасну.
Фиолетовый кристалл, казалось, вибрировал вместе со звуком. На его гранях заиграли быстрые багровые сполохи. Он поглощал её волю, оставляя взамен лишь ужас. Глубокий, животный, ледяной ужас, от которого нельзя было укрыться.
Тот, кто был в фартуке, снова приблизился вплотную. Она увидела в его руке кривой серебристый нож. В глазах потемнело, а уши будто бы залило водой.
– О нет, крошка, я не дам тебе улизнуть, – сказал тот, кто был в фартуке, и провёл ладонью перед её глазами.
Обморок отступил. Бежать было некуда. Оставалось только кричать.
– Кричи! Кричи и страдай, потому что именно этого я от тебя хочу, глупая ты самка. И тебе предстоит страдать до самого конца.
3.
Звёзды над головой были, как всегда, почти неподвижны. Они выглядели точь в точь, как искры жизни в предвечном океане Великой Тьмы. Он знал, что иногда они тоже гасли. Но они были далеко, и у них были другие Хранители. Иные, чем он.
И всё же ему нравилось наблюдать за ними. За их видимой неподвижностью. Если смотреть на звёзды, то кажется, будто и сам ты пребываешь в покое. И лишь только свист турбулентных потоков воздуха в ушах да проносящиеся мимо клубы холодного водяного пара свидетельствуют о том, что на самом деле ты мчишься, как стрела, сквозь ночь навстречу еде.
С этой мыслью вновь вернулось ощущение Голода. Он не стал заглушать его: в этом состоянии все его чувства обострялись ещё сильнее, и это помогало точно отследить цель.
Он перевёл взгляд вниз. Огоньки селений почти закончились. Внизу проплывали смутные очертания полей, иногда слюдянисто поблёскивали озерца и речушки, тёмными бугристыми кочками меж ними виднелись деревья.
Вскоре деревьев стало больше, пока они не слились воедино, в одну непрерывную чёрную массу. Теперь, когда он был уверен, что снизу его не заметит никто из людей, он мог уменьшить наконец высоту полёта и приступить к поиску.
Сверху искать было просто. Он отчётливо ощущал рисунок, оставленный волнами Тьмы в пространстве. Его широкие концентрические круги уменьшались в направлении начальной точки. Вскоре он увидел и то самое место. Старинный громадный особняк. Нет, точнее, замок.
Снова неверно. Это храм. Да, храм, но не для божества. Для человека, который и был дозволенной едой на сегодня.