Колл замолк. Икфо дописывал протокол допроса.

– Ну, наконец-то! – сказал Имед. – Фауб, Соум уведите этого болвана обратно. А я пока провожу наших гостей.

Соум и Фауб взяли Колла за руки, осторожно поставили на ноги и вывели его из здания. Икфо закончил с протоколом и сложил все бумаги дела в папку. Долаф тем временем дописывал последние строки описи вещей пострадавшего. Имед, довольный тем, что все быстро закончилось, сидел в весьма неплохом расположении духа.

Долаф складывал бумаги обратно в сумку. После того, как все было аккуратно уложено, он достал большой серый конверт и передел его Имеду.

– Это небольшой сувенир из Лигерхальда, – с улыбкой сказал Долаф.

Имед сразу же вскрыл конверт и достал содержимое. Это была золотая ллува в заламинированном прозрачном безвоздушном пластике. Несмотря пластиковую упаковку, блеска она не потеряла. По лицу Имеда было заметно, что презент ему приглянулся.

– Никогда не видел этой дряни, но смотрится эффектно, – рассматривая ллуву, пробасил Имед.

– Она нетленна всего несколько дней, а в пластике ей можно наслаждаться бесконечно, – пояснил Долаф.

– Благодарю! – с улыбкой сказал Имед. – Покажу сегодня местным, пусть посмотрят.

Отложив ллуву, Имед поднялся из-за стола.

– Раз вы закончили, то разрешите мне проводить вас до пирса, – довольно произнес Имед.

Вдруг послышались шаги на крыльце. В комнату вошел Лифион с той одеждой, которую он забирал, неся ее подмышкой, в другой руке он держал какой-то документ. Он быстрыми шагами подошел к столу, свалил одежду и положил лист бумаги перед Имедом. На листе были изображены два столбика цифр и букв.

– Я сделал анализ крови, которую я обнаружил на этом комбинезоне, на предмет веществ, которые могли бы быть запрещены в Лимессе, – глядя на Имеда, произнес Лифион.

Имед взял листок в руки, изучая глазами содержимое.

– И что показали ваши анализы? – кладя листок обратно на стол, неуверенно произнес Имед.

– Эта кровь не имеет никакого отношения к человеку.

Сильная боль пронзила голову и шею одновременно, а затем разлилась по позвоночнику, донося страдания до всех участков тела. Это было первым, что Ягрит почувствовала, придя в себя. Она попыталась открыть глаза, но все тело сопротивлялось этому. В ногах и руках была слабость. Казалось, все силы куда-то испарились и она осталась наедине со своим нутром. В голове не было никаких мыслей, будто все, что она видела, думала, знала – было кем-то стерто. Ее поглотило странное чувство – словно нужно было начинать жизнь заново.

Она все же нашла в себе силы открыть глаза, и яркий свет от окна, которое было где-то слева, достиг ее зрачков. Она прищурилась, так как была не готова сразу воспринимать столько света. А через мгновение вновь закрыла глаза. Слишком больно смотреть. Немного полежав, она постепенно заставляла веки открываться, чтобы осмотреться. И, понемногу, ей это удавалось.

Потолок и стены были выложены дорогой изящной плиткой. Люстра в шаккамском стиле придавала комнате достаточно представительный вид. К ней начала постепенно приходить память – она была в своем доме, в своей спальне. Затем ее глаза медленно опустились и она увидела, что лежит в кровати, укрытая теплым пуховым одеялом с ромбовидными узорами. Она подняла взгляд повыше и увидела перед кроватью дверь из белого матового стекла. За дверью нарастал бесшумный темный силуэт.

Дверь открылась и в комнату вошла женщина средних лет с подносом, на котором было что-то напоминающее обед и стакан фриггового напитка, аромат которого быстро наполнял комнату. Женщина была одета в приталенное бежевое платье со свободными рукавами. Несмотря на ее печально-заботливые глаза, голос ее звучал приятно и нежно.