Поэтому я быстро смекнула, что мать на эту поездку возлагала большие надежды. Настолько большие, что была согласна оставить нас с Даном без присмотра. Конечно, мы давно уже не маленькие. Почти совершеннолетние люди. Но учитывая тот аномально высокий градус взаимной ненависти, я бы не стала так рисковать. Только вот выбора никто не давал, а просто поставили перед фактом. Впрочем, как и всегда.

После моего великолепного хода с приставкой и нашей небольшой стычки с Даном, настало затишье. И что парадоксально, затишье для меня оказалось гораздо мучительней, нежели очередной выпад со стороны противника, который нужно было хоть как-то отбивать.

Я хорошо знала Дана и также хорошо понимала, что его обещание — не пустой звук. Он будет мстить. В чем-то я с ним даже была согласна. Да, речь шла не о куске пластика, а о задетой чести. Но, с другой стороны, Дан сам был виноват в том, что случилось. Он сам вынудил меня стереть всякие границы в нашей войне. Когда мы впервые встретились именно он первым распустил руки и тем самым запустил ответную реакцию.

Тем не менее легче мне совсем не становилось. Первые пару дней я от души радовалась своей победе, а затем почувствовала, как меня сковало напряжение. Я стала ожидать подвоха, но он так и не случался. Дан продолжал жить своей жизнью, а я изредка поглядывала на него издалека и пыталась хотя бы по линии плеч или немного нахмуренному профилю прочесть самый крошечный намек. Определить момент, когда придется держать удар. Этот момент никак не хотел наставать.

А когда я узнала про отъезд родителей, чутье тут же встрепенулось. Дан точно не упустит такой шикарный шанс, чтобы отомстить. И вроде бы ничего страшного. Я пережила и кошачьи какашки в своем новеньком рюкзаке в пятом классе. И бесчисленное количество «шишек» и синяков. Пережила все эти дурацкие прозвища, которыми меня щедро «наградил» Дан. Теперь они совершенно не имели никакого эффекта. Я просто пропускала их мимо себя. Даже кое-как привыкла к тому, что у меня совершенно не было друзей. Я находила отдушину в отмщении, книгах, учебе и вязании.

Единственный человек, с которым мне было по-настоящему комфортно — это отец. Но когда его не стало я осталась наедине с собой. С его уходом мой мир навсегда изменился. Поэтому выходки Дана я никогда не считала худшим, что могло случиться в моей жизни. Всё самое худшее случилось еще до него.

Правда, тревога в этот раз оказалась чуть более острой, чем обычно. А когда Дан получил от дяди Юры разрешение привести домой своих дружков, моя внутренняя тревога трансформировалась в огромную толстую иглу с острым концом. Эта игла сделала два небрежных стежка, намертво «пришив» ко мне неприятное чувство.

Копания идиотов во главе с Даном не сильно напрягала меня. Меня напрягал Вадим. Потому что иногда я ловила на себе его взгляды, от которых хотелось вымыться не просто с мылом, а всеми чистящими средствами сразу, которые были способны не оставить ни единого шанса ни микробу, ни пятнышку грязи.

Если этот толстяк сегодня будет здесь, мне придется запастись перчатками, хлоркой и шваброй. Шваброй на тот случай, если он подойдет ко мне хотя бы на расстояние в десять шагов.

Посмотрев с сожалением на свою дверь, я отпустила несчастный палец. И почему я никогда раньше не думала о том, что бы мне установили замок? Это нужно было сделать еще в тот момент, когда Дан вырвал глаза-пуговицы моим мишкам. Мне пришлось сделать вид, что я расстроена. А на самом деле я была рада. Те медведи мне никогда не нравились.

Наверное, чувство опасности вызывало во мне азарт. Если бы на моих дверях был замок, большинство выходок Дана так и не были бы совершены. А я в них всё же нуждалась. Это подстёгивало мой интерес, приходилось напрягать мозги, чтобы сделать ответный ход. В такие моменты я не думала о боли утраты. Потому что возникало запредельно много других острых эмоций. После которых я ощущала себя выжатой до последней капли.