По возвращении из Бостона, Лукреция обнаружила изменения в преподавательском коллективе. Джеймс Мотт-старший покинул школу, его сменила супружеская пара, проживавшая непосредственно в школе и исполнявшая обязанности директора. Набор составил пятьдесят восемь учеников – больше, чем когда-либо, поэтому на работу взяли еще несколько дополнительных помощников учителей. Наверное, она каким-то образом заглянула в школьные бухгалтерские книги, потому что узнала кое-что, что ее возмутило. Молодому Джеймсу Мотту, тому самому высокому, светловолосому парню платили сто фунтов в год, тогда как Дебора, гораздо старше и опытнее его, получала всего лишь сорок фунтов в год. Их должности и обязанности были практически одинаковы, и девочки платили за обучение ровно столько же, сколько и мальчики. Существовало единственное объяснение: Деборе платили меньше только из-за того, что она женщина.

И они еще говорят о несправедливости! Лукреция привыкла к тому, что женщин считают равными мужчинам. Так было принято не только на острове Нантакет, но и в Обществе Друзей. Если в их статусе и существовали едва различимые отличия – а они были – до сих пор она их не замечала. Не осознавала Лукреция и того, что в обществе в целом у женщины практически не было законных прав или статуса. Женщина жила под крылом отца до тех пор, пока не переходила под опеку мужа. Она не распоряжалась своей собственностью и фактически не имела права голоса при принятии решений, влияющих на ее жизнь. Женщину всегда эксплуатировали как работницу, поскольку ее положение не позволяло торговаться. Для Америки девятнадцатого века такое положение дел было вполне естественным. До этого момента Лукреция не осознавала существования неравенства на гендерной основе. Теперь же этот факт стал для нее моральной пощечиной. Лукрецию не беспокоило, что ей не платили совсем. В конце концов, она была всего лишь новичком-подмастерьем. Но когда-нибудь и она станет полноценным преподавателем, как Дебора, и когда настанет этот день, она потребует равной оплаты за одинаковую работу. «Несправедливость такого разграничения была настолько очевидной, что я рано пришла к выводу требовать для себя все, что даровал мне беспристрастный Создатель», – так писала Лукреция об этом эпизоде.

Она не винила молодого Джеймса Мотта в том, что тот получал денег больше, нежели Дебора Роджерс. Ведь он был всего лишь невинным получателем выгоды от несправедливой системы. И теперь, когда Лукреция стала не ученицей, а учителем, она частенько оказывалась в его обществе. Джеймс был молчалив, зато она тараторила за двоих, и, похоже, ему нравилось почти все, что она говорила.

Юная Лукреция Коффин наверняка была очаровательна. Ее карие глаза были глубоко посажены под тонкими изящно изогнутыми бровями. Кожа у нее была белой, щеки румяными, губы розовыми. Хотя она была маленькой и стройной, фигура у нее была округлой, а талия тонкой. Кому-то могло показаться, что в минуты задумчивости ее миниатюрные черты лица приобретали суровое выражение, но она часто смеялась и болтала, освещенная внутренним огнем. Даже когда она бывала спокойна, в уголках рта таилась веселая улыбка.

Прошел год. Лукреции предложили работу ассистента Деборы на полную ставку, пообещали освободить Элизу от платы за обучение, а также сохранить полный пансион, если Лукреция останется. Несколько учителей, среди них и Джеймс, решили изучать французский язык на стороне. Если Лукреция решит остаться, она сможет заниматься вместе с ними. Согласие было получено быстро. Горстка учителей, устроившись на жестких колючих креслах, набитых конским волосом в душной парадной гостиной школы, каждый вечер пробиралась через хитросплетения французской грамматики и прозы. Уроки французского длились всего шесть недель, но возможно именно тогда Лукреция Коффин и Джеймс Мотт влюбились друг в друга.