Увы, королевский флот тоже сгорел. Все четыре его корабля были изрешечены горящими стрелами длиною в пол-копья: у мятежников нашлись метательные машины, захваченные в разграбленных замках лордов.

«Мои верноподданные! Истребляйте изменников и предателей! Убивайте их вожаков, овладевайте их богатствами! Дарую каждому прощение загодя!» – этот надрывный, но бесполезный клич нёсся с башен осаждённой Мшистой крепости, веселя захваченные мятежниками улицы столицы: ну какое богатство у рудокопа-каторжанина, вчерашнего беззаботного бродяги?! Или у пленника-вилуякта?! Оно у лордов-кровопийц, оно у жадных купцов, оно прячется в тайниках под стропилами их роскошных домов. Пусти «красного петуха» в купеческий домишко – и горячий золотой дождь сам хлынет в натруженные руки.

На улицах булькало вино, звенело железо, там горланили песни и вершили сладкий суд над угнетателями. И то: почему бы угонщику скота из Овечьей провинции или вчерашнему браконьеру, истерзанному охотничьими псами лордов и забитому в дубовые колодки, не распробовать какую-нибудь чистенькую столичную госпожу или её служанку? Под скорое-то окончание своей никчемной жизни, отравленной ядовитыми парами Глубинных шахт! И почему бы не облачиться в дорогое платье хотя бы раз, по той же причине? Не нагрянуть в гости к хорошенькому личику, какое мелькнуло в том окне, хе-хе? Надо, чтобы честно! Бей всех, кто в чистом! Руби всех румяных! – так полагали кашляющие кровью босяки, кто совсем недавно задыхался от испарений живого металла в Глубинных шахтах. Пусть хоть один день красивой жизни, но наконец-то он мой!

Примкнувшие к мятежникам сметливые и загорелые селяне, обутые в деревянные башмаки, были не столь бесшабашны. Они рачительно помышляли о будущем. То есть норовили разжиться дармовым окороком, деньгами, хорошей обувкой, тюком сукна, крепкой повозкой и… потихоньку смыться восвояси, пока суд да дело.

Отчаянный отряд из пленников-вилуяктов успел захватить целыми несколько купеческих судов и налёг на вёсла: домой, на родину! Гори тут всё синим пламенем!

Уплыла самая организованная и храбрая часть мятежного войска, владеющая мечами, копьями и понятием воинского строя.

Ряды мятежников таяли, как случайный снег.

В медные ворота Мшистой крепости неустанно бил таран, наполняя город ужасным гулом. Столица горела, полыхал разграбленный дом купца Гроя, к утру узкие улочки Купеческого квартала оказались заваленными телами стариков в дорогих камзолах и детишек в бархатных штанишках: пьяное от дармового вина отребье, куражась обретённой с наскока вседозволенностью, убивало бегущие к гавани семьи богачей, их жён, родителей и отпрысков. Но разве поймёшь по лицу насмерть перепуганной женщины, чья она жена или рабыня? – распоясавшиеся мятежники казнили с жестокой выдумкою всех, кто мелькнул хорошими башмачками под подолом нарочито драных юбок: ишь, прикидывается «своей», тварь румяная!

Сильный ветер раздувал пожары и раскачивал холёные тела голых женщин, висящие на жердях, переброшенных из окон верхних этажей в дома напротив: любуйтесь свысока на своих обезглавленных «папулей» и «сынулей», чистенькие подстилки кровопийц и мучителей. Поделом вам! Оставим память о себе надолго!

Купец Грой прятал свою единственную дочь в тайном убежище, наспех прорытом из погреба в крохотный садик. И не спал, сжимая в руках потное топорище.

Лишь на третьи сутки кровавого безумия подошли к столице отряды лордов. Мятежники, потеряв к тому времени всякое понятие о дисциплине, не смогли собрать в заблёванных харчевнях и в разграбленных лабазах даже трети своих былых сил, но с пьяной удалью ринулись за городские ворота, в чистое поле, против выученной и закалённой в поединках кольчужной конницы. Всадников-лордов ведь так мало! Горсть какая-то! Они и едут одной-единственной шеренгой, у них за плечами никого! Навалиться вдесятером на каждого, стащить баграми с лошадей, и делов-то.