– Наш брат как раз такой сопляк. Сик никогда не выезжал за пределы Грошевых земель и, взяв олений след, даже не сообразил, что тому уже несколько дней.

– Сик – другое дело… Сик болван, сам знаешь.

– Одно, брат, я знаю наверняка: спорить с тобой бесполезно. Ты тоже в какой-то степени баран, и тебе надо все на пальцах объяснять, – Лотар поднялся на ноги и подозвал к себе первого попавшегося на глаза человека. – Я докажу тебе, что прав. Если так случится, ты будешь мне помогать?

– Да, но, если случится иначе, я тоже кое-что у тебя попрошу.

– Что угодно, – отмахнулся Лотар. – Можешь просить что угодно.

– Может, сперва выслушаешь меня? – Гуннар был рад тому, что не пришлось предлагать братоубийство, но боялся, что Лотар неверно его понял. – Может быть, ты…

– Нет. Прогоним его, если я продую в споре.

– Прогоним так прогоним…

Прежде чем выйти к лагерю, Сик успел трижды замерзнуть и многократно пожалеть о том, что зашел так далеко в лес. Возвращаясь к братьям без добычи, он ожидал насмешек и укоров. Невозможно описать, каким было его удивление, когда, усевшись, наконец, у огня и сбивая рукавицей снег с сапог, Сик не обнаружил у братьев никакого интереса к себе и своей неудаче.

Согреваясь, он внимательно следил за тем, как Лотар объясняет что-то одному из их людей. Смотрел, как Гуннар бездумно кивает после каждого слова и каждой фразы их младшего брата. По большому счету разговор, в который его решили не посвящать, не очень-то и интересовал парня, но крохотное чувство обиды успело поселиться в его душе и пустить там корни.

– Ты все понял? – По тону Лотара Сик сообразил, что речь идет о чем-то серьезном. – У тебя не так много времени, – добавил младший, – если мне придется торчать здесь до ночи, я высеку тебя и твою семью.

– Если не понял, высеку, – пригрозил Гуннар, – но ты же понял?

– Да, – подтвердил мужчина, – все сделаю, как надо.

– Коня моего возьми. Ну, чего встал? Вали давай!

Ослепшее зимнее солнце было в зените в тот час, когда братья потешались над Сиком, а человек с ужасным прошлым во весь опор гнал коня по еще не заметенной дороге в сторону ближайшего к лесу села, дабы привести в исполнение замысел младшего из сыновей Грошевого барона. Шел снег.

Волдо нес в каждой руке по ведру. Одет он был в тулуп отца, который висел на нем мешком и походил скорее на платье, нежели на верхнюю одежду. Так думал мальчишка. Бабушка не стала укорачивать и перешивать, решив, что вещь прослужит еще не одну зиму. Иренка оставила все как есть, на вырост, лишь подвернув рукава. За поясом мальчишки сидел топорик, которым он колол на реке лед. День был ясен, и падающий хлопьями снег почему-то поднимал Волдо настроение. Он медленно брел домой, стараясь не расплескать воду, и насвистывал какую-то мелодию, которую, как ему казалось, он услышал во сне.

Вороний грай заставил его обернуться. Волдо видел, как стая черных птиц вспорхнула с ветвей чернеющего вдалеке леса. Парень поставил ношу на мягкую перину снега и, прислонив к лицу ладонь, прикрыл глаза от слепящего солнца. Из леса вышел некто, ведущий под уздцы коня. Некто проворным движением запрыгнул в седло и более был для Волдо неинтересен. Взяв ведро и продолжив насвистывать мелодию, он ускорил шаг.

Произошедшее после, дорогой мой друг, не требует длительного описания, ибо жестокость, как правило, можно уложить в несколько фраз. Исполняя волю своего хозяина, всадник явился в первое подвернувшееся на пути село, объявил о том, что в лесу заблудился человек знатного рода, и, пообещав вознаграждение за помощь в поисках, обвел взглядом вышедших из домов крестьян. Среди сельских не было молодых мужчин: обескровленное вначале войной, а затем и летним объездом – это место почти пустовало. Перед человеком Лотара стоял непростой выбор. Привези он старика или, не дай Бог, женщину, хозяин исполнит обещанное, и плеть сдерет кожу не только с его спины (это можно было стерпеть), но и со спин его матери, отца и жены, а такого допустить он не мог ни в коем случае. Конь хозяина стучал копытом о промерзшую землю, а жители деревни не торопились оказывать помощь заблудившемуся в лесу человеку.