Я жду вердикта так, как смертник ждет вынесения приговора. Я показываю свои рисунки. Мораг занята их продвижением так, будто ее жизнь от этого зависит. И вот он видит мои рисунки тоже. Однажды я рисую ему дерево, и он на нем рисует чудовищных совершенно ворон, рисовать не умеет вовсе.

Тогда он рассказывает, что в детстве ему сломали пальцы, три из них. Били дверкой от шкафчика, пока их не разогнали учителя.

Я не говорю ничего значительного в тот момент, но ловлю его за руку. Целую пальцы. Я смотрю ему в глаза и тогда прошу его в самый первый раз: останься со мной сегодня. Пожалуйста.

Мы с ним не были нормальными детьми. Никто из нас не был нормальным ребенком. Не дети, а наказание. Тогда я держу его за руку, веду за собой, я знаю, я почему-то в тот момент все знаю, ощущаю каждое движение правильным, он идет тихо и как-то послушно. Доверчиво. И это чуть больше, чем я могу в тот момент вынести.

Мы дарим друг другу ощущение безопасности. Я никогда не спала так спокойно, как в его присутствии.

Я проваливаюсь в эти мысли, чтобы не провалиться в волну ужаса, его присутствие рядом осязаемое, я слышу, как он хмыкает, чувствую, как он усмехается, я не жду, что глаза у него увлажнятся. Илай смотрит на них так долго. И на что там смотреть.

Но когда он заканчивает – ловит за руку, расцеловывает костяшки, запястья, пальцы, я ожидаю от него чего угодно, но не этого, что же ты делаешь, что же ты со мной делаешь.

Ничего, кроме того, что успел сделать уже множество раз.

Я чувствую себя в такой безопасности, в такой абсолютной безопасности.

Он говорит, – Спасибо. Черт, это так.. Красиво. Я не думал, что я могу так выглядеть. И не думал, что ты.. Черт, их так много. Скарлетт. Их так много.

Я качаю головой, не отнимаю руки, тянусь к его лицу, мне неизменно хочется одного и того же – его, еще ближе. Мы с ним влюблены до смерти, это не меняется, – Когда я говорила тебе, что ты красивый, это ровно то, что я имела ввиду. Посмотри. Посмотри же. Я вижу тебя именно так. Ты.. Понимаешь?

Мы ходим по опасному краю, в шаге от того, чтобы влюбиться. Оба понимаем, что уже слишком поздно. Что край благополучно переступили, но это и неважно, это совершенно не страшно.

Он утыкается носом мне в ладонь, выглядит таким.. Потерянным. Почти беззащитным.

– Мне немного стыдно, что я делала это без разрешения. Будто я твой сталкер. Тебе правда нравится? Можно, я продолжу? Можно я порисую с натуры, ты сможешь?

У него в глазах все на свете, он смотрит на меня так, будто видит новую вселенную. Кивает медленно.

Я тянусь к нему за поцелуем, я тянусь к нему постоянно, его «Спасибо» в очередной раз застывает, звенит в моей голове.

Я могу вынести все, что угодно. Но его искренность каждый раз ловит меня, каждый раз пробирает меня до костей.

– Спасибо тебе.

За это удивительное время.

Мы окружены чем-то бесконечно теплым, такое случается только с дураками и с влюбленными, мои рисунки повсюду, он откладывает их в сторону бережно, боясь помять.

Угловатый, резкий, кусачий. Со мной, со всем, что со мной связано – неизменно бережный. Любит думать, что я не вижу.

Но я вижу абсолютно все.

***

Лана ослепительна в своем великолепии – вечная золотая девочка, ты спрашиваешь у нее, милая, откуда столько блесток? А она хохочет, заливается просто и отвечает: понятия не имею, откуда они взялись. Но ты же вся ими покрыта! Лана заливается смехом снова, освещает все вокруг, превращает в золото все, к чему прикасается. Ее умение из траура сделать веселье, а из откровенного дерьма конфетку восхищает меня неизменно.

Сейчас Лана выглядит суровой, страшной почти, кивает на кровать рядом с собой. В школе мы живем в одной комнате и лишний раз не расстаемся, Лана и Тейт, ее близнец – та самая семья, которой у меня не было. Те самые брат с сестрой, которые всегда готовы были вступиться, были рядом, которых я называла семьей просто потому что друзья – это семья, которую мы выбираем. Лана всегда оказывается рядом в том момент, в который мне это нужно. Я стараюсь платить ей тем же.