Но сейчас он смотрит на меня и будто не может мне поверить, бешеная энергия и бешеный же звук недавнего концерта догорает у нас за спинами, – Правда? Тебе понравилось?

Я только киваю, упираюсь в него носом, – Невероятно. Фантастически просто.

***

Я нахожу себя, задумчиво вращающую в руках нож – я понятия не имею, что с ним делать и для чего вообще нужна эта штука, я так ему и говорю, и он снова показывает мне зубы. А я про себя думаю, что люблю, когда он кусается, я чертовски люблю, когда он кусается, я говорю ему об этом тоже. Я стою потом перед зеркалом подолгу, рассматриваю отметины. Это удивительное чувство.. Принятия. И принадлежности. Я испытываю его впервые, наверное, максимальной, невероятной принадлежности. Посвященности.

– Хочешь, я тебя научу? – он учит меня обращаться с ножом и правильно сжимать кулак. «Не боишься, что все это будет использовано против тебя? – Принцесса, прошу тебя.» и целует мне костяшки пальцев. Этот жест становится привычным. Отчего же ему каждый раз удается меня достать? Каждый раз удается заставить меня забыть, как дышать и нужно ли это вообще.

В конце я пытаюсь вернуть ему нож, он качает головой, – Пусть будет у тебя.

Я продолжаю смотреть на него вопросительно, я не понимаю, и он добавляет с нажимом, закрывает мою ладонь на рукоятке, – Это подарок.

Я не знаю, откуда он берет эти вещи – знаю только, что у него их не так много. У него никого нет, где-то есть полубезумная мать и пьющий отец, которому нельзя с ним видеться, это он рассказывает мне украдкой, на ухо, в парке, когда мы сидим, прижавшись друг к другу и делимся, делимся, делимся. Однажды он говорит: я хочу оставить свой автограф на каждой вещи в твоей голове, на каждом воспоминании. И хочу, чтобы ты сделала то же самое. (Все, к чему он прикасается, кажется мне.. более красивым. Я кажусь себе красивой.)

У него получается.

У него нет практически ничего своего. Но он делает мне подарок все равно.

– Спасибо, Илай.

Имя приятно катаю на языке, уже привычно, в сотый раз вижу, что удивительные вещи делать способен не только он. И не только со мной. Я собираю его реакцию жадно. Не могу оторваться.

***

Я нахожу себя перед зеркалом, летом, в собственной ванной, мы остаемся вдвоем, я понятия не имею, где мои родители на этот раз и не хочу этого знать. Сейчас – время думать не о них, я сфокусирована на нем предельно, он целует меня в шею, я слышу, как он рычит. Стекло запотевшее и мы оба абсолютно голые, жмемся друг к другу, это всегда больше в голове, я отзываюсь на каждый его толчок, он придерживает меня за живот, привлекает ближе.

Когда мы делаем это в первый раз – неловкий и неуклюжий, он снова не может мне поверить, «Как ты вообще реальна?» но даже это не первое, что он мне говорит. Первым было «Спасибо, я не могу поверить, что ты разрешила мне прикоснуться к тебе.»

Это не было вопросом моего разрешения, я хотела, я всегда хочу, чтобы он ко мне прикасался, это хорошо в той мере, что я теряю ориентацию в пространстве, запрокидываю голову, я громкая, я с ним всегда бессовестная, он качает головой, снова рычит мне в ухо, я люблю этот звук невероятно, кусает шею, оставляет свою отметку и заставляет смотреть.

Протирает рукой зеркало, чтобы я видела.

Чтобы я видела нас. Чтобы я нас запомнила.

Я еще не знаю, что картинка впечатается в память намертво, я запомню его, растрепанного, кудрявого, раскрасневшегося, с огромными зрачками, он продолжает двигаться, сжимает мои бедра, оставляет синяки. Я честно думаю, что я не в том состоянии, чтобы это запомнить, чтобы вообще думать, подаюсь бедрами ему навстречу и пытаюсь прижать еще ближе, он всегда, всегда нужен был мне ближе. Еще ближе. Даже когда ближе, чем были, оказывается уже невозможно.