В общей сложности – на все про все – у него ушло минут тридцать. Пока нашел то, что искал. Пока упаковали. Пока постоял в очереди у кассы. Укладывая игрушку в багажник, подумал: «Слава богу, подарок есть. Осталось пережить позор общения с семейкой». Вслед за этим в сердце закралась глупая мысль, как и все мысли, связанные с надеждой, с ее извечным наивом: мысль, что, может, повезет, и тесть окажется дома – при нем теща всегда вела себя сдержаннее. Не то чтобы она боялась Петра Даниловича – могла пошуметь и при нем, но это бывало крайне редко. Да и шумливость ее при нем оказывалась больше бутафорской, чем настоящей, какая-то с оглядкой. «Наверно, подспудно срабатывает заложенное вселенной в человеческую психику извечное почитание власти? – попытался рассуждать Павел. Но тут же усмехнулся, осознав по отношению к теще всю абсурдность своих философских изысков, – Нет. Здесь что-то другое».

Петр Данилович – так по весьма объективным причинам сложилась его жизнь – ходил в вечных замах. После университета, заочно постигая курс высшей партийной школы, больше, чем положено, пробыл инструктором. Потом так же начальником отдела. За это время его друзья, умевшие вовремя и красиво себя подать, успели продвинуться довольно далеко. Двое – к тому моменту уже прописались в Минске, а один – даже в Москве. Их тянули люди из второй волны, которая пошла за Громыко. Вот так Петр Данилович и получил должность второго секретаря в одном из районных комитетов партии города. Помогли. И все. Ближе со своим характером он друзьям нужен не был. А когда все стало ломаться в начале девяностых, где только не пришлось поработать, в каких только «рогах и копытах» и на каких только должностях. Брали его, как правило, из-за наработанных за годы службы в партийных органах связей.

В конце концов, друзья все же пристроили его к проходному кандидату в меры – в предвыборную команду. Опять же через связи он пришелся ко двору. Вот так и стал одним из заместителей мэра. Так и держался на должности в основном благодаря связям: к себе не звали, но здесь поддерживали.

Петр Данилович оказался дома, а Ленка и теща, как по заказу, отсутствовали, на что циничное сознание Павла отозвалось своим изысканным «свезло».

– С наступающим, Петр Данилович.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Здравствуй, Алешенька. Посмотри, что папа тебе принес.

Алеша радостно, но сдержанно отреагировавший на его появление, расслабился. Не обремененное долгой травлей, легко переключавшееся сознание, сконцентрировавшись на любопытной коробке, уже отмело все проблемы, навязанные неумолимым социумом. Он с восторгом отдался своей детской непосредственности, забыв все, что мешало радоваться жизни. Минут двадцать отец и сын увлеченно разбирались с машинкой, наслаждаясь единством, которое подарила Павлу не беспокоившая в это время память.

Вернулся Петр Данилович, уходивший куда-то.

– А где все? – Павел старался бодриться, как будто его на самом деле это интересовало. А впрочем, конечно же, интересовало.

– По магазинам поехали, – тесть сделал паузу, – Паша… – чувствовалось, ему трудно выразить мысль. Но он преодолел себя, – Может, все-таки с нами – Новый год все же, – натянутая улыбка и неуверенность показывали, что Петр Данилович говорит, осознавая неприемлемость подобного сценария, но и не сказать об этом также не может.

Замешательство тестя напомнило, что в любую минуту могут вернуться женщины, а встречаться с ними Павлу совсем не хотелось. Его любимое «свезло» из лексикона Шарикова могло и не реализоваться, задержись он еще на несколько минут. И он стал прощаться. Прижал к себе и поцеловал Алешу. Пожал, поздравляя с наступающим, руку Петру Даниловичу на его «очень жаль». И заторопился, якобы на работу: на пару часиков – доделать кое-что.