5.

На следующее утро проснулся Павел, как всегда, раньше времени – до будильника. Сработала многолетняя привычка.

Сегодня будний день. «Тридцать первое», – сознание услужливо вбросило расслабляющую информацию. Можно полежать. И даже вздремнуть. Появилось предпраздничное воодушевление, и сознание не преминуло связать эмоциональный подъем с Наташей. Воодушевление провоцировало спонтанно сменявшие друг друга чувства и мысли, выводило на сцену жизни из бездны памяти все новые и новые воспоминания юности, сопровождая новыми же ощущениями. Это были такие натуральные переживания в промежутке между сном и явью – в зоне влияния и того, и другого состояния сознания, где мечты и факты, смешиваясь и переплетаясь волшебным образом, осуществляли причинно-следственную связь между счастьем прошлого и еще большим счастьем будущего. Но поддерживать их равновесие на должном уровне оказалось весьма непросто. Сознание то пыталось нырнуть в небытие – проскочить полноту сказочного психического состояния дальше, чем этого хотелось, то возвращалось к обычному, линейному, без этого объема режиму работы. И лишь в промежутках, неправдоподобно растягивавшихся, Павел оказывался в волшебной стране грез, где мысли приобретали жизненность…

Заиграла мелодия будильника в телефоне. И сказочный мир, отпрянув, рухнул. Мысль, что надо вставать – собираться ехать в магазин, чтобы купить Алеше радиоуправляемое авто, сразу вслед за приятными чувствами подняли волну негатива. «Вспомнить сына без этой чокнутой семейки – ну, никак, прости, господи», – Павел попробовал переключиться на работу. Но и тут оказалась засада. Отравленная негативом кровь подтолкнула к размышлениям о Веронике. К тому, что теперь как-то по-другому придется выстраивать отношения с ней. Вспомнился их последний разговор о Новом годе. О Славе. О Ленке. Снова выплыл образ тещи. И Павел чертыхнулся: «Эта песня хороша, начинай сначала». Выругался.

– Все! – скомандовал, – Подъем!

Привычно быстро привел себя в порядок, оделся, налил в чайник воды и поставил на плиту. Так же быстро позавтракал и решил немного убраться в доме – в магазин игрушек ехать рановато.

Через час он замкнул дверь и пешком сбежал вниз по лестнице.

Декабрь не злобствовал. Даже на рассвете градусов восемь мороза. Снега сейчас нет совсем. И влажности, такой как днем, нет. Через промежуток между домами виден сухой асфальт улицы. После недавнего месива на дорогах ее проезжая часть кое-где даже белеет в неоновом свете фонарей разводами соли.

Улица, по которой поехал, уходила вниз и шла, судя по краю неба, с запада на восток по направлению движения автомобиля – впереди светлее. Там открывалась яркая, в контрастах перспектива нарождавшегося утра. Багрянец, пробиваясь между высотками, оттенял их столбики, делая совершенно черными. Что-то холодное и зловещее пыталось просочиться сквозь гребенку зданий в праздничную атмосферу городской суеты, как всегда рано начинавшейся в последний день старого года.

У дверей магазина – на ступенях и ниже – куча ожидавшего открытия народа. Даже в их молчаливом стоянии, казалось, присутствовало волнение, предопределяющее скорый ажиотаж в торговом зале: на довольно большой парковке Павел чуть нашел свободное место – пришлось покружить. Припарковавшись, посмотрел на часы. Без десяти. Не хотелось выходить на мороз – в прогретой машине стало уютно: сидел, не глуша двигатель, вслушивался в Стинга, наполнявшего салон своим англичанином в Нью-Йорке.

Магазин открыли на пару минут раньше, и народ нетерпеливо устремился вовнутрь. Закрыв машину, подтянулся к входу и Павел.