Дорогами мифов Светлана Жарникова

Светлана Васильевна Жарникова

Известный нумизмат, историк, краевед Александр Владимирович Быков писал: имя Светланы Васильевны Жарниковой хорошо известно специалистам по археологии, этнографии, фольклору и истории русского Севера. Именно в этих областях лежат интересы исследователя. Она одной из первых обратила внимание на забытые в эпоху социализма труды целой плеяды исследователей конца девятнадцатого – начала двадцатого века, анализировавших этнические истоки славянских народов и крамольную в те времена теорию об индоарийской общности, и всецело приняла её. Искусствовед по образованию, Светлана Васильевна начала свой вклад в науку с описания памятников народной культуры из собрания Вологодского музея-заповедника и других музеев вологодского края. Итогом её работы стали научные картотеки и в дальнейшем – интересные статьи, посвященные различным памятникам народного искусства.

В эпоху засилья этнографического официоза публикация её статей была делом чрезвычайной трудности. Работы Жарниковой не хотели признавать, над её выводами пытались подсмеиваться. Шельмование ученого продолжалось несколько лет. Уже, будучи автором ряда фундаментальных статей и фактически ведущим специалистом по этнографии среди вологодских исследователей, она продолжала числиться младшим научным сотрудником Вологодского краеведческого музея. В тысяча девятьсот восемдесят восьмом году Светлана Васильевна с блеском защищает диссертацию на соискание степени кандидата исторических наук в Институте этнологии под руководством доктора исторических наук Натальи Романовны Гусевой. Она пробует себя на административной, преподавательской работе. Но настоящее призвание Светланае Васильевне Жарниковой принесли исследовательские труды. Она широко применяет комплексный подход к изучению проблемы, неуклонно расширяя круг источников, используя для доказательства нетрадиционные материалы из самых разных исторических дисциплин.

Сейчас Светлана Васильевна входит в число наиболее известных российских специалистов по истории и культуре русского Севера. Она – автор множества научных статей, опубликованных в таких изданиях, как «Советская этнография», «Этнографическое обозрение», «Информационный бюллетень ЮНЕСКО». Гипотеза о прародине индоарийских народов на европейском Севере является ныне одной из самых продуктивных в этой области. Её вклад в разработку этого вопроса весьма значителен.

Ферапонтовская Мадонна

Ферапонтово! Удивительный уголок далекого Русского Севера. Покой и гармония наполняют здесь душу человека и кажется, что время не властно над этими холмами, озёрами, лесами и лугами. Все здесь дышит удивительной чистотой, и поют свою потаенную тихую песнь вода, земля и небо. Эта песнь сопровождает путников, идущих по дороге к монастырю, вот уже шестьсот лет возвышающемуся на холме между двух озёр, она звучит на ступенях храма Рождества Богородицы и мощным хоралом поднимается ввысь в сиянии красок великого Дионисия.

Здесь, в соборе, в удивительном голубом, розовом и золотом сиянии словно оживают дивные строки Франческо Петрарки:

О всеблагая, благословенная,

Лествица чудная, к небу ведущая!

С неба ко мне преклони свои очи!

Воду живую, в вечность текущую,

Ты нам дала, голубица смиренная,

Ты солнце правды во мрак нашей ночи

Вновь возвела, мать, невеста и дочерь,

Дева всеславная, Миродержавная.

И таиница божьих советов!

Проведи ты меня сквозь земные туманы

В горние страны,

В отчизну светов!

(«Хвалы и моления Пресвятой Деве»)

Почему именно строки Петрарки, а не стихи Акафиста? Возможно, потому, что слишком близки друг другу по духу, по восприятию образа Богоматери гениальный итальянский поэт четырнадцатого века и не менее гениальный русский живописец, родившийся и творивший столетие спустя. И ещё потому, что слишком напоены солнцем и светом, слишком ренессансны эти стройные, изящные фигуры, нанесенные на стены северного храма великим мастером, спевшим здесь свою лебединую песню. Да и изображения храмов и других строений, хотя до предела стилизованных, больше напоминают итальянские соборы и палаццо, нежели традиционные русские соборы и церкви.

Но, может быть, всё это вполне закономерно и ничего странного в подобных ассоциациях нет? Вспомним время, в которое жил и творил Дионисий, называемые современниками «мудрым и прославленным больше всех» и «началохудожником» (то есть художником от Бога).

Это было время, когда набирала мощь деспотия Ивана Третьего – «Великого Князя и Царя Всея Руси»; время религиозных смут, когда «все сомневались и о вере пытали»; время грандиозного каменного строительства в Москве, для которого Иван Третий с удивительным постоянством приглашает только итальянских архитекторов.

И они ехали в Москву: Аристотель Фиораванти – архитектор и инженер – приехал в тысяча четыреста семдесят пятом году; Пьетро Антонио Солари (Петр Фрязин) – архитектор и скульптор – в тысяча четыреста девяностом году; Алоизио ди Каркано (Алевиз Фрязин Миланец) – архитектор – в тысяча четыреста девяносто четвёртом году; Алевиз Фрязин-Новый – архитектор – в тысяча пятьсот четвёртом году; Бон Фрязин – архитектор – в тысяча пятьсот пятом году. Каждый из них внес свой вклад в строительство Московского Кремля.

Алоизио ди Каркано строил три нижних этажа достроенного позднее Терёмного дворца, стены и башни Кремля вдоль реки Негпинной, плотину и мост на этой реке, ров вдоль стен Кремля со стороны Красной площади. Вместе с Пьетро Антонио Солари он строит знаменитую Грановитую палату. Алевиз Фрязин Новый создает усыпальницу Великих Князей – Архангельский собор и, как свидетельствует летопись, строит ещё одинадцать церквей. Бон Фрязин возводит колокольню Ивана Великого.

Но самым первым из приглашенных на Русь итальянских архитекторов был Аристотель Фиораванти. Именно ему Иван Третий поручает проектирование и строительство предназначенного для пышных дворцовых церемоний Успенского собора.

Надо думать, что приглашение Аристотеля Фиораванти было не случайным. Не стоит забывать, что Иван Третий был одним из богатейших и могущественных государей Европы, а «железного занавеса», отделяющего Русское государство от других европейских стран, тогда не было. Международные связи и пятьсот лет назад были достаточно интенсивны, а слава итальянских художников и архитекторов огромна.

Ведь время Дионисия – это пора Высокого Возрождения в Италии. Это время, когда творили такие выдающиеся и такие разные художники, как Сандро Ботичелли и Андрея Мантенья, Филиппиио Липли и Леонардо да Винчи, Пьеро делла Франческа и Антонелло да Месима. Этот перечень можно продолжать ещё очень долго. Именно во второй половине пятнадцатого века и именно в Италии рождается великая и оптимистическая утопия Возрождения, гласящая, что человек всесилен и велик. Эта идея была четко выражена в трактате «О достоинстве и великолепии человека» Джаноццо Манетти и в «Речи о достоинстве человека» Пико делла Мирандола.

Отсвет идей Высокого Возрождения озарял тогда всю Европу, а Русь была не за семью морями. И когда Иван Третий приглашал итальянского архитектора и инженера, знаменитого Аристотеля Фиораванти, строить главный храм своей столицы, он твердо знал что храм будет построен в срок, что он будет похож на Владимирский Успенский собор и что расписывать этот храм будет лучший из русских художников – «мудрый и прославленный больше всех», «художник от бora» – Дионисий. Не нужно быть особенно проницательным, чтобы понять, что архитектор и художник должны были познакомиться ещё процессе строительства храма, ведь их творческий союз был предрешен волей «государя всея Руси», и самим статусом этих великих мастеров. Храм был построен и расписан, став жемчужиной русской архитектуры пятнадцатого века и украшением ансамбля Московского Кремля.

Но после этой грандиозной работы о Дионисии словно забыли. Его имя и его работы не упоминаются на протяжении конца восьмидесятых и в девяностые годы. Об Аристотеле Фиораванти летописи сообщают, что в качестве военного инженера и начальника артиллерии он участвовал в походах Ивана Третьего на Новгород, на Казань и на Тверь. С тысяча четыреста восемьдесят шестого года его имя также исчезает из русских государственных бумаг и летописей.

Итак, судя по всему, с конца восьмидесятых годов оба – и архитектор, и художник – в Москве не работают. Но тогда где, же они?

И почему именно после исчезновения из поля зрения летописей Дионисия и Аристотеля Фиораванти вдруг в девяностые годы пятнадцатого века начинается самое настоящее паломничество итальянских архитекторов на Русь? Что это, случайность или закономерность? Ведь кто-то же вел в Италии отбор мастеров, кто-то их приглашал в Москву и давал им гарантии.

И здесь, думается, ответ кроется в самом статусе «мудрого и прославленного больше всех» Дионисия. Надо просто представить себе личность Ивана Третьего, этого жесткого и самолюбивого государя, человека, который, утверждая свою власть огнем и мечом, сокрушил блестящее и богатое Тверское княжество, утопил в крови Новгородскую республику. Его самолюбие требовало утверждения во всех сферах, и искусство не составляло исключения.

Конечно, он мог послать своего самого лучшего, самого прославленного художника на родину всех искусств, в Италию, «людей посмотреть и себя показать». Тем более что такая практика существовала в Европе.