– Вон лавка, ложись отдыхать, гость. Имя-то есть у тебя, или как? – хозяйка дома, самая старшая из детей старого МэкУдэна, бросила на указанную лавку потрепанный плед.

– Сейтин Эгайдэх6, – невнятно буркнул гость. Капюшона он так и не снял.

Имечко показалось всем странным, но, переглянувшись, братья, их жены и сестры Хати, все еще прихрамывающего, мрачного и не помирившегося с родней, только пожали плечами. Имя больше напоминало какое-то прозвище, но если он явился издалека – то почему бы и нет?

Не раздеваясь и не спросив еды, путник неловко завалился на лавку. Из-под полы плаща вывалился тяжеленный кошель, с характерным звяканьем ударившийся о пол. Десяток глаз впился взглядом в этот кошель. Что-то невнятно пробормотав, гость пошарил рукой по полу, подобрал кошель, небрежно сунул за пазуху и негромко захрапел буквально в следующую секунду.

– Золото, – прошептала большуха. – Полный кошель золота! Зор побери, нам бы столько золота! Вот мы бы… тогда бы…

– Тогда нам не нужно было бы совать голову в долговое ярмо, – подтвердил брат.

– И еще сколько осталось бы! – возбужденно сверкнул глазами второй брат, младший.

– Зачем этому оборванцу столько золота? – проворчал старик-отец. – Нам нужнее.

– Совсем спятили, вы что? – Хати подал голос из дальнего угла комнаты.

– Заткнись! Из-за тебя вляпались! – прикрикнул братец.

– Сам заткнись. Ночь какая на дворе, забыл?

– Вот именно… где мог сгинуть одинокий путник в такую ночь? Да где угодно… – тихо-тихо пробормотала большуха.

Спящий всхрапнул и перевернулся на спину. Голову он запрокинул назад, еще глубже спрятав в капюшоне лицо, зато выставив на обозрение смуглую жилистую шею.

Большуха судорожно сглотнула, прикипев взглядом к лежащему на столе ножу – тому, которым обычно в этом доме резали хлеб. Посмотрела на открытое горло спящего. Снова на нож. Медленно, как завороженная, потянулась к нему.

– Стой, Маки, – старший из братьев (после Хати) накрыл ее руку своей лапищей. – И правда, не стоит.

– Ты чего!?

– Того. С перерезанной глоткой труп если найдут, сразу ясно станет, что не сам он ее себе перехватил, и не волки на тропе постарались. А что этот тип к нам стучался, кто-то мог видеть.

– И что же теперь? Гнить в долговой яме? – Маки говорила тихо, но в голосе прорезались истерические визгливые нотки.

– Нет… просто не так это делается, – здоровяк МэкУдэн неожиданно тихо шагнул в спящему, обхватил его голову ладонями и резко повернул в сторону. Раздался влажный хруст – короткий, по счастью, но от того не менее отвратительный.

– Вот и все, – сказал МэкУдэн. – Скажем поутру, что гость с лавки упал неудачно. А про золото, что у него с собой было, говорить не станем. Нам деньги останутся.

– Деньги! – Маки уже проворно ухватила кошель, распустила шнуровку и лихорадочно пересчитывала монеты.

– Молодец, сын, – каркнул старик. – Потом в лесу кто-нибудь из вас внезапно «клад найдет», и конец нашей бедности!

Все, кроме Хати, приглушенно рассмеялись – все оказалось легче и проще, и перспектива страшной зимы без малейших средств к существованию уже не бродила черной тенью по углам.

– Вы идиоты, – прошипел Хати все так же из своего угла. – Идиоты!

– Заткнись! – теперь ему это сказали хором.

МэкУдэны снова занялись подсчетом и дележкой денег.

Спать они так и не легли – оторваться от блеска золотых монет в руках было невозможно. Утро выдалось туманное, глухое, будто солнце раздумало вылезать из-под земли полностью.

Едва деревня начала просыпаться, убийцы случайного путника, даже не думая прятаться, а наоборот, громко, но фальшиво причитая, вынесли завернутое в холстину тело из дому. Когда опустили на землю, ткань провокационно развернулась, явив всем неестественно вывернутую шею