Айенга нашлась под крышей одной из многочисленных беседок самой крупной аллеи города. Фокс приветственно кивнул ей и присел рядом на скамейку. Вздохнул, сцепил пальцы в замок, и, подавшись вперед, уперся в них острым подбородком. Взгляд его рассеянно скользил по траве и песчаной дорожке. Среди зеленых стеблей иногда мелькало гибкое тельце ящерицы. Юноша, казалось, полностью погрузился в созерцание мелкого зверька, все так же не нарушая молчания. Впрочем, всякому, кто задумал бы сказать – «неловкого молчания», следовало бы убраться подобру-поздорову со своими измышлениями. Эти двое молчали вместе, об одном и том же, и поэтому молчание было каким угодно, но только не неловким. Горьким оно было – да, неподъемным сперва, это бесспорно. Но что Айенге не нужны слова, и что она сочтет их пустым обесцениванием всего, что для нее важно – это Фокс знал лучше прочих. Оттого и молчал. Без слов будто подставил плечо изможденному путнику – ослепшей от слез душе, уже не различающей друзей и насмешников, и разделил на двоих тяжкий груз невеселых мыслей.

– Тебе надо было бы стать целителем, а не воином, – тихо сказала, наконец, Айенга после довольно долгого сидения бок о бок.

– Для этого я родился не в те времена, – чуть улыбнулся Фокс. – Миру еще не скоро понадобятся только блаженные ученые и созерцатели… увы. Не в те времена и в не самом подходящем месте, но я не скажу, что жалею об этом. В противном случае я не узнал бы вас всех, а это очень и очень много.

Он еще немного помолчал и осторожно сказал:

– Не злись на Силаса. Он хочет добра, хочет помочь – ну, так, как он понимает. Вы мыслите и чувствуете слишком по-разному, а он этого не видит почему-то.

– Я не злюсь… наверное. Но он и правда совершенно слеп. Никогда не думала, что, имея такой огромный жизненный путь за спиной, можно быть настолько незрячим, – грустно усмехнулась она.

– Я сделаю все, что будет нужно – даже если тебе захочется, чтобы я запер собственного учителя в главной эллеральской башне, чтоб тот не досаждал тебе своей тысячелетней мудростью, – уверил Фокс, и Айенга ответила слабой тенью улыбки. Но это был первый за много дней раз, когда на ее нежном лице появилось выражение, отличное от полного безразличия, тоски или ярости.

– Ну его… в предвечные снега. Как Саира? – Айенга спросила о драконице, переживая о ней не меньше, наверное, чем ее ученик о ней самой. Может, дракон Фокса знает, как расшевелить погрузившуюся в глубокую тоску янтарную драконицу?

– Наверное, все так же, Скай опасается навязываться с общением, а сама она, ясное дело, не слишком разговорчива сейчас. Но Силас говорил, что здоровье ее неплохо, что уже добрая новость. То, что она много спит – это, как пояснил Скай, не страшно, и даже хорошо. Таким образом, драконы спасают разум от сгорания при очень тяжелых переживаниях.

– Драконы все же намного мудрее прочих живущих, – вздохнула Айенга. – Ладно, Фокс, я постараюсь в следующий раз ни на кого не клацать зубами, я понимаю, что они все пытаются разделить то, что каждый может нести только сам. Это глупо – злиться на товарищей только за то, что мою чашу за меня никто не может испить. А большинство просто не понимает, что в той чаще плещется. Может, вот только Саира. В конце концов, мы обе потеряли тех, кого так любили. Ингольв – это самое большое, что случилось со мной с того времени, что я решила жить среди людей.

– Знаешь, об одном я жалею в своей жизни – что мой отец ни капли не похож на него, – неожиданно сказал Фокс. – Да и никто из тех, кто растил меня, пожалуй, тоже.

Наставница вздохнула, ничего не ответив. Юноша был готов к тому, что Айенга снова расплачется или вспылит, но она лишь легонько кивнула, медленно опустив руку на узел своего пояса.