– Простите, но о каких соглашениях идет речь? В устной или письменной форме?

– Лансинг не отличался особой аккуратностью при ведении дел. И все же с тех времен сохранились протоколы заседаний, записи бесед и прочее в том же духе.

– У вас есть их копии?

– Конечно. Правда, мне говорили, что они не представляют никакой ценности.

– И ваш сын того же мнения?

– Я никогда не показывала и не покажу ему этих бумаг. У него было довольно тяжелое во многих отношениях отрочество, что и повлияло, вероятно, на формирование его характера. Так зачем же вновь бередить старые раны?

– Когда-нибудь мы займемся этими «не представляющими никакой ценности» бумагами, миссис Дивероу, но сейчас давайте вернемся к тому, что больше всего интересует нас в данный момент. Не знаете ли вы, что произошло с вашим сыном в армии? Нет ли у вас каких-либо соображений на этот счет?

– Он проявил себя наилучшим образом, как говорят англичане. Служил в офицерском звании. И здесь, и за границей его использовали как юриста. Насколько мне известно, особенно Сэм отличился на Дальнем Востоке. К моменту, когда его демобилизовали, он, будучи помощником генерального инспектора, занимал майорскую должность. Большего и желать было нельзя.

– На Дальнем Востоке, говорите? – подхватил Арон, настраивая свою антенну на соответствующую волну. – А что он делал там?

– Это, конечно же, было связано с Китаем. Но нам едва ли что-либо удастся узнать о роли Сэма в тех событиях, поскольку о ней «умалчивают», как принято говорить, из политических соображений. Он вел переговоры в Пекине об освобождении некоего безумного американского генерала, ну, того, который отстрелил… интимные принадежности высокочтимой статуи в Запретном городе.[17]

– Вы упомянули о «безумном американском генерале». Уж не о Маккензи Хаукинзе ли идет речь?

– Кажется, его так зовут.

– Но это же самый психованный из всех психопатов, сумасброд-фанат, едва не ввергший нашу планету в третью мировую войну! И Сэм еще представлял его интересы?!

– Да. В Китае. И, по-видимому, весьма успешно.

Арон несколько раз глотнул, прежде чем обрел голос.

– Ваш сын никогда и словом не обмолвился об этом в разговорах со мной, – произнес он чуть слышно.

– Ну, мистер Пинкус, вы же знаете военных: они о стольких вещах умалчивают, если я правильно это понимаю!

– Тихо-тихо, шито-крыто, – бормотал монотонно знаменитый бостонский адвокат, будто читал Талмуд. – А скажите, миссис Дивероу, а не говорил ли Сэмми…

– Сэм или Сэмюел, мистер Пинкус!

– Да, конечно… Так вот, не упоминал он этого генерала Хаукинза в разговоре с вами после того, как вернулся из армии?

– Нет, никогда не слышала от него ни звания, ни имени этого человека, и вообще он не заговаривал на эту тему в трезвом виде… Я должна кое-что объяснить. До того как его демобилизовали и он вернулся в Бостон, – правда, несколько позже, чем мы ожидали, нужно добавить…

– Не надо ничего добавлять, миссис Дивероу. Все это – как в случае с посыльным из гастрономической лавки: ему поручили доставить пятьдесят фунтов копченой лососины, а он куда-то запропастился.

– Простите, не понимаю.

– Не важно… Так что вы говорили?

– Видите ли, мне позвонил полковник из генеральной инспекции и сообщил, что Сэма в Китае пропустили через «хорошую мясорубку». Когда я спросила, что он имеет в виду, он заявил довольно грубо, что я, как «всякая порядочная жена военного», сама должна понимать, о чем речь. Я объяснила ему, что я не жена, а мать Сэма. И тогда этот весьма циничный человек сказал что-то насчет того, что этот, как он выразился, паяц слегка не в себе и что мне следует ожидать, что пару месяцев у него будут перепады в настроении и, возможно, он пьет.