Пинкус нажал на кнопку звонка, зазвучавшего басовито в ответ.

Прошла добрая минута, прежде чем дверь отворила пухлая горничная средних лет в накрахмаленной зеленой с белым униформе.

– Да, сэр? – спросила она излишне холодно, как решил Арон.

– Я – к миссис Дивероу, – ответил Пинкус. – Надеюсь, она ждет меня.

– Так это вы! – отозвалась горничная еще более ледяным, по мнению Пинкуса, тоном. – Буду рада, если вам придется по вкусу этот чертов ромашковый чай, приятель, у меня же к нему душа не лежит. Входите же.

– Благодарю вас! – Прославленный, но отнюдь не импозантный юрист вошел в вестибюль, облицованный норвежским розовым мрамором. Запрятанный в его голове компьютер мгновенно оценил стоимость отделочных работ. Сумма оказалась грандиозной. И, находясь под впечатлением цифр, он произнес туповато: – А какой чай предпочитаете вы, моя дорогая?

– Сдобренный хлебной водкой! – воскликнула женщина и, рассмеявшись хриплым смехом, ткнула локтем в хрупкое плечо Арона.

– Я вспомню об этом, когда нам с вами доведется как-нибудь пополдничать в отеле «Ритц».

– То будет чудесный праздник, не правда ли, дружочек?

– Итак, прошу прощения, куда мне?

– Вот сюда, в двустворчатую дверь, – указала горничная налево. – Эта задавака ждет вас. У меня же дел невпроворот.

С этими словами она повернулась и, пройдя нетвердой походкой через богато обставленный холл, исчезла за винтовой лестницей с изящными перилами.

Распахнув правую створку двери, Арон заглянул внутрь. В дальнем конце роскошной комнаты в викторианском стиле на кушетке, обтянутой белой парчой, восседала Элинор Дивероу. На кофейном столике перед ней поблескивал серебряный чайный сервиз. Хозяйка была все такой же, какой он ее помнил, – прямой, сухопарой, с лицом хоть и стареющим, но не утратившим следов былой красоты, разбившей немало сердец, и с огромными синими глазами, говорившими гораздо больше, чем ей хотелось бы.

– Миссис Дивероу, рад видеть вас снова!

– Я испытываю те же чувства, мистер Пинкус. Присаживайтесь, пожалуйста.

– Благодарю вас! – Арон прошел по огромному, стоившему бешеных денег восточному ковру и опустился в обитое белой парчой кресло справа от дивана, на которое миссис Дивероу указала кивком аристократической головы.

– Я поняла по безумному смеху, доносившемуся из холла, – заметила гранд-дама, – что вы встретили кузину Кору, нашу горничную.

– Вашу кузину?

– Если бы не это, она не осталась бы в доме и пяти минут. Богатство налагает некоторые обязательства и в сфере семейно-родственных отношений, разве не так?

– Да, мадам, noblesse oblige![12] Выражено очень точно.

– Я тоже так думаю. И желаю всей душой, чтобы никому никогда не доводилось самому следовать этому постулату. Однажды она обопьется виски, которое крадет, и с обязательством будет покончено, не правда ли?

– Вывод вполне логичный.

– Но ведь вы пришли сюда не затем, чтобы говорить о Коре?.. Позвольте предложить вам чаю, мистер Пинкус. Какой вы предпочитаете: со сливками или с лимоном, с сахаром или без?

– Простите меня, миссис Дивероу, но я вынужден отказаться: у меня простительное для старого человека неприятие дубильной кислоты.

– Вот и прекрасно! У меня как у старой женщины точно такое же отношение к ней. А посему я наполню вот эту маленькую чашечку, четвертую за сегодняшний день. – Элинор взяла с подноса, уставленного серебряной посудой, лиможский[13] заварочный чайник. – Это прекрасный, тридцатилетней выдержки бренди, мистер Пинкус, и уж его-то кислота никому не пойдет во вред. Я сама мою эти чашки, чтобы у Коры не возникало никаких идей на этот счет.