У нас палате появились две сестрички 25-ти и 14-ти лет, москвички, армянки. Так они начали развлекать себя тем, что вываливались из окна и знакомились с прохожими. Через стену их окна выглянул Паша, пораженный тем, что произошло.

К вечеру гнев врачей сменился на милость. И все стало по-старому. Из-за чего же Карен взъелся на того москвича? Я у него спросила.

– Нет, ну подумай. Я стою себе. Стою возле ее палаты. Она подходит и толкает меня! «Отойди»! Какого х…я она меня толкает?! Что, нельзя по нормальному попросить? А она меня, них… я себе, берет и толкает!

Можно подумать, он действительно такой злой, каким хочет казаться. Ничего подобного.

После отбоя, охранники стали вызывать к себе в комнату по очереди новоприбывших ребят и обыскивали с ног до головы. У одного из них нашли чеки с героином и до утра успокоились.

Утром девчонку, что вчера передозировалась и того парня, у которого нашли героин, отправили домой. Что б те понесли наказание. Лечение их откладывалось до следующего раза.

Меня забрала мама. Я ей рассказала, что случилось, а она мне отвечает:

– А я была как раз у Геворкяна, когда он разговаривал по телефону с отцом этой девочки.

Хочу добавить от себя, что эта москвичка была единственной, которая вызывала у меня чувство ревности. Она была богаче, чем я одета, да и наверно красивей. И никакой звездной болезни. Просто улыбнулась мне, когда мы столкнулись с ней в туалете. Но чувствовалось в ней какое-то величие. А, может, мне так показалось.

Мама говорит:

– Геворкян кричит: «Ну, вы что?! А если б она умерла у меня в отделении?! Во всем бы обвинили арменикум, вы понимаете это? Написали бы: «Произошел смертельный случай».

– А еще, мама, помнишь, в газете писали, что одна девушка шантажом вынудила взять Геворкяна ее на лечение? Так вот, лечилась она, лечилась, а потом опять подхватила СПИД. Конечно, Геворкян отказывался принять ее обратно. Так она придумала: «Если вы не примете меня, я за одну ночь заражу половину города Еревана».

До самолета оставалось несколько часов, и мы с мамой просто сидели в креслах и ждали.

Мне стало так себя жалко… Жаль, что я наркоманка, и что я не верю, что когда-нибудь перестану ею быть.

Перед самолетом я снова напилась снотворного, а, когда нас встречал папа, еле разлепила глаза.

Папа меня обрадовал:

– Ты сильно похудела.

Мама ответила за меня:

– Ты б видел, какие они там ходят после капельниц.

– Да, представляешь, пап, а таблетки никакие нельзя пить.

Ни от температуры, ни обезболивающие.

Мы ехали на машине, взятой папой у мужа своей сестры, из Киева домой. Я закурила.

– Ты опять куришь?

– Угу.

Папа вздохнул.

Глава 13

Дом и снова Армения

После возвращения из Еревана, я как-то смерилась с жизнью. Когда смотрела на папу, то понимала, что о Валике заикаться не стоит. За последнее время я несколько раз получала от папы посчетчины и слушала, как он орет. Но могло быть еще хуже. Он мог ночью, в своей постели, рядом с мамой плакать из-за меня.

И я понимала, что если мы с Валиком и будем вместе, то только тайно. Мне это претило. Так встречались Женя и Даша, а их статус как-то убивал их любовь.

На улицу меня не выпускали. Я днями разгадывала кроссворды. По вечерам мы вдвоем с мамой выходили на прогулку. Шли себе по аллее… шли…

– Мама, купи мне пива.

И мама покупала. Мы садились на скамейку, я курила и пила холодное пиво. Рядом с правильной мамой я чувствовала себя, как бы это сказать, на уровень ниже, что ли. Но я просто мучалась от безделья.

Как волка не корми, он все – равно в лес смотрит.

Я догадывалась, что придет время, и мне придется топить свое горе. Наркоманке что-то пережить не трудно. Ширка убивает память и душу. А у меня очень долгая память, поэтому, без ширки мне не прожить. Наверно в голове задеваются какие-то центры, что и позволяет испытывать суррогат счастья, любви, радости и цвета жизни.