– Приехали!

У поварихи покатилась из глаз слеза.

Затрещал звонок, охранник открыл дверь ключом. И ничего, даже с одним парнем обнялся:

– Ну как ты?

– Нормально.

Сумки, конечно же, их проверили. У той, что лишили материнских прав, забрали бутылку из-под кока – колы, наполненную вином. У другой, из Мариуполя, изъяли подарок для Геворкяна, который ну никак нельзя было открывать. В коробке оказалась водка.

Не люблю чужих людей.

Я лежала на своей кровати, когда с треском открылась дверь, и Карен с грузином втолкали в палату какого-то москвича. Карен спрашивал:

– Ты бык? Какого х…я, твоя девчонка наехала на меня? А?

я посмотрела – посмотрела, встала, они отодвинулись, что б пропустить меня, и вышла.

В холле сидела толпа. Из Кривого Рога приехал молодой человек, который нашел во мне сразу свою. Здесь украинцев почти не было. Геворкян поругался с нашим правительством, которое не хотело принимать участия в испытании арменикума. Например, Алина как раз таки оказалась здесь, благодаря программе по испытанию арменикума. И все перелеты ей и еще одному парню оплачивал мэр Твери.

Парень из Кривого Рога спросил:

– Что они там, дерутся?

– Пока нет, но скоро начнут.

Вова махнул рукой:

– Он не будет драться. Это я дерусь, а он нет.

Криворожец поднялся с кресла, что бы пойти посмотреть, что там происходит. Дима ревновал меня к нему и просил, что б я с ним не целовалась, объясняя это тем, что у того на губах еле заметный герпес.

Через минуты они все вчетвером вышли из моей палаты. Тоже мне, поле боя, блин…

И тут это дело свернулось, потому, что…

У телефона, с трубкой возле уха стояла только, что прилетевшая девушка. Ей был звонок из дома. Стояла – стояла, а потом так опустилась медленно на пол.

Кто – то крикнул ее по фамилии и добавил по-армянски:

– Передозировка!!!

Девчонку внесли в палату паши. Та была ближе всех. Паша вышел и начал сокрушаться по этому поводу.

Из-за его двери вышел испуганный врач и обратился к холлу:

– Кто-нибудь знает, что надо делать?

Карен и еще один старый армянин быстро оторвались от своих кресел, и пошли делать этой девушке дыхание рот в рот.

По-моему, ей нужно было вколоть в вену раствор воды с солью, но я не знала точной дозировки соли и воды.

Странные какие-то наркоманы здесь сидели. Никто толком не знал, что надо делать. Кто-то сказал, что б надавали ей посчетчин, кто-то просто ждал с открытым ртом, чем это все закончится. Я с героиновой передозировкой встречалась впервые. Я знала, что от передозировки маковой соломкой человек глотает язык. И спасать его надо не так, как здесь, а немного быстрее. Это не приятно и не красиво. Доставать язык и держать его, хоть к табуретке прибивать, пока человек не оклемается. Хорошо, что передозироваться соломкой можно крайне и крайне редко. По крайней мере, на моей памяти, такого не было. А с героиновыми наркоманами это случается на каждом шагу. Они только шутки шутят по этому поводу, и раз от раза вызывают скорую, если посчетчины не помогают.

Когда девушку привели в чувства, ошалевшие, врачи покинули палату, а ее перенесли в манипуляционную, где ей поставили капельницу с физ-расствором. Колесникова Марина осталась сидеть рядом с ней и только хлопать перед ее носом в ладоши, когда она опять собиралась отключиться.

Охранники кричали между собой:

– Она запрятала героин в прокладки! Что мне нужно было делать?

И тут в холле произошла потасовка.

Почему-то криворожец подрался с грузином. Их разняли, но терпению охранников пришел конец:

– Быстро все по палатам!!!

Стало совсем не интересно, когда в столовую пустили по палатам. Сначала те… потом те…