В общем ощутил Сила привычное волнение: пусть Святогор и был наихудшим правителем Великого государства, однако был мужиком. А Мстислава, которой по праву рода предстоит сесть на престол, баба. А бабы, по его суровому мнению, править не умели. Сила ничего не имел против Мстиславки, она глупой не была, по крайней мере тогда, когда он её встречал, и всё же…

Странно. Тут Могильщик задумался, протирая ветошью тарелки, что только что помыл – Святогор, ещё три дня назад пышущий здоровьем и весельем на празднестве очередного хрен-знает-какого-святого раздавал всем плюшки, с горки катался, хороводы водил, а потом к девицам побежал – вдруг помер. Не с неба же он упал, как бог. Помер, наверное, в своей постели. Или ещё где? И не важно где, это всё равно было неожиданно. Можно было бы подумать, что Петрушка-кормушка опять жуткие шутки шутит, есть у этого гнилого рта такая особенность, вот только не до такой же степени. Нет. Умер Святогор, чует Сила, помер.

Когда Могильщик завалился на широкую кровать, чтобы предаться блаженному сну, вдруг подумал о том, что не такой уж и обычный был этот день. А вот утро следующего стало совсем неожиданном. Мало того, что Кощей, встав рано, решил супу сварить и шумел так, что вся улица проснулась, так ещё, когда сели за стол, чтобы этого супа откушать, в дверь избы постучались. Кощей дал понять, что сам откроет. Могильщик, проглотив ложку супа, повернулся ко входу, чтобы лицом, а не спиной встретить гостя. Однако при появлении вестника желание отвернуться и продолжить трапезу оказалось настолько сильным, что Сила еле сдержался.

– Тут живёт Сила Медведь по крови и Могильщик по прозванию и Кощей Мрачный Жданец по прозванию и Скоморох по роду деятельности? – вопросил вестник, деловито задирая подбородок, будто он настолько важный гость, что его надо хлебом да солью встречать.

– Тут. Мы это, – проскрипел Кощей.

– Ваша бумажка? – протянул брошюру вестник так, будто это была и правда бумажка.

– Наша агитка, – кивнул Кощей.

– И точно по обрядам и традициям хороните? – продолжал важничать вестник.

– Точно, – отвечал Кощей.

– И скоморошите на похоронах тоже?

– Ага, – сдержал зевок Кощей, потирая ступнёй ногу.

– С медведем скоморошите да с песнями?

– Да, да, – почесал под правым соском Кощей.

– А…

– Слышь, вопросительный знак, ты по существу давай, – оборвал его Сила, недобро насупив брови, да глядя исподлобья. У него итак-то лицо было не подарок, некоторые даже пугались, а тут ещё насупился, словно голову вестнику примерился оторвать. Был Сила здоровым, бородатым мужиком. Оборотнем. Как раз-таки медведем. Не чета сухопарому, среднего росточка вестнику. – Кого? Когда? И куда? Остальное – детали, их обговорим когда надо будет.

Вестник проявил недовольство: поджал губы, будто девица какая. Вскинул подбородок ещё выше, слегка занервничал. Тонкие модные усишки заплясали над верхней губой, когда она обидчиво дрогнула несколько раз. Не любил Могильщик вестников. Разодетые, как павлины, хаживали по городу, да вести носили. Иногда вроде и весть добрая, так после них чего-нибудь обязательно плохое случается. Впрочем, грех жаловаться на вестников, они почтальонами были и без них в это время никуда.

– Вчера, на закате, отдал богу душу Князь наш Великий, Святогор по батюшке Игоревич, по прозванию Третий, – чуть громче, будто читал новость на центральной площади, заговорил вестник. Прозваний у Святогора было много, но все не соответствовали его статусу. Тогда люд решил его называть просто Третьим, потому как сыном он был третьим и самым младшим у Игоря Воевателя.