Через минуту ему в голову прилетел кусочек ластика, оторванного от карандаша. Максим вздрогнул. Бросивший ластик Миронов сдавленно прыснул в локоть. Макс с новой злобой в глазах повернул к нему голову и в этот момент сосед Макса по парте пронес руку у него над головой. Прошло несколько секунд, прежде чем Макс начал отряхивать волосы и понял, что ему на голову высыпали небольшую горсть катышков от ластика. Дрянь легко проваливалась между волосами и запутывалась между ними.

В горле что-то кололо от бешенства. Не особо задумываясь о своих действиях, Максим схватил соседа по парте за предплечье и сжал. Тот недоуменно посмотрел в ответ, будто спрашивая: «Ну и что ты сделаешь?»

Они пялились друг на друга секунд тридцать, но обидчик видимо решил, что они одной комплекции, а значит драка в разных условиях не честна по отношению к нему.

– Светлана Владимировна! Максим меня отвлекает! – крикнул через класс неожиданно высоким голосом детина. Жаба отвернулась от доски к классу.

– Медведев! Тебе, я вижу, все понятно. Ну-ка разбери следующее слово по составу! «Пишущий», вперед.

– Окончание слова «ий», основа слова «пишущ», – голос Максима подрагивал даже при ответе с места – корень «пиш» -«пис»… Максим замялся, вспоминая продолжение разбора и, чтобы разрядить обстановку посмотрел в мелкие жабьи глазки и выдавил из себя улыбку.

– Медведев! – кваканье опять неожиданно повеселело. – Ты что, знакомое слово услышал и тебе сразу так весело стало? – Ее уродливое лицо исказилось в злобной усмешке. Класс покатился со смеху. Максим держал голову прямо, боясь пошевелиться. Голова закружилась, перед глазами поплыло. – Вы вообще замечали, что в учебниках, когда изображают неандертальцев, всегда рисуют мужчин?

Класс не переставал ржать. Смеялись все. И довольно милые и адекватные люди, которые Максима не особо третировали. А внутри Макса полыхали ярость и ненависть.

«Давай, Максим, ответь ей! Ты же знаешь, что прав, что она просто самодовольная сука! Оставайся спокойным и ответь ей, как учила мама, что она не права, объясни почему.» Но он продолжил молчать.

– Думаешь, они и правда просто убежали? – спросила с сомнением Моника.

– Херня! – решительно заявил Гриша. – Тела просто так не исчезают. И уж тем более не появляются.

Максим вытер лицо полотенцем, надел свою футболку и вышел из ванной. Увидеть он ничего не успел, но отчетливо услышал спешный скрип кроватей. Очевидно, Ника только что спешно отлипла от Гриши и пересела на соседнюю кровать.

– Уверен на сто процентов: все двенадцать мальчиков были убиты одним человеком, – опустив взгляд, сказал Максим.

– Ты уверен… – пробормотал Гриша.

– Помните первый класс? – отстраненно спросила Моника. – Вот какой у вас был первый день?

– Смутно, – Максим усмехнулся. – Слезы помню, злоебучий букет роз помню с меня ростом… Помню, потерял книжку с картинками. Про Дона Кихота…

– Я помню как заблудилась в коридоре, – перебила Моника. – Забрела куда-то и разрыдалась. На меня наткнулись какие-то старшеклассники, успокоили и вывели.

– А потом на тебя классуха наорала за то, что пока ты рыдала, пропустила фотосессию! – Гриша в голос заржал.

– Мило.

Максим будто в трансе спустился во двор дома, где они снимали комнату. Уже совсем стемнело. Под деревом был припаркован фургон. Макс не спал в их комнате. Пожаловался на тараканов: устал всю неделю видеть, как Моника с Гришей держатся за руки перед сном и пытаются сдвинуть кровати поближе, когда он засыпает.

Он зажег лампочку на потолке и сел за дорожный стол, достал дневник и ручку. Ему вспомнилось одно воскресное утро из детства.