– Терпеть, – говорит он себе. – Хотя бы половину. Хотя бы до гаража.

В середине ряда находится старый гараж Сурена. Тот самый, который арендовал Вовка и крышу которого Сурен планирует перекрыть новым шифером. С такого расстояния, при такой плотной облачности его не разглядеть. Стена ряда, при дневном свете аляписто украшенная гаражными воротами разных цветов (его голубые), сейчас просто слилась в сплошное серое полотно. Ориентир не виден, но известен. Сурен смотрит вперед и бежит.

Дорога неровная, поэтому он то и дело оступается. С дыханием беда, а ведь даже не курит. Главное – поймать ритм, как в боксе. Делает на четыре шага вдох, на четыре выдох. Постепенно по телу разливается тепло, движения становятся более послушными. Он по-боксерски закрывает кулаками подбородок. Следит за дыханием. Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. Кислорода постепенно начинает не хватать. Как будто выдыхает больше, чем вдыхает. Делает дополнительный вдох и тут же сбивается. И вот уже глубоко дышит ртом, но продолжает бежать.

В темноте прорезается контур цели. Остается буквально несколько метров. Еще немного, и он пересекает условную черту и переходит на шаг.

Дыхание ни к черту. Тело плохо слушается. После 14-часового рабочего дня иначе и быть не может. А ведь были времена, когда организм был готов к марафонским изнурительным нагрузкам, обладал взрывной силой. На износ гонял себя – с утра бегал по сопкам, потом полтора часа в зале, потом на реку, потом опять по сопкам. Сейчас же тело тяжелое, как не свое. Возраст, будь он неладен.

Решает сделать «соточку». Снимает часы с запястья и убирает их в карман. Начинает боксерскую дорожку, на каждый шаг выбрасывая вперед кулаки разноименных рук. Когда счет переваливает за пятьдесят, добавляет боковые удары и апперкоты. Но это лишь иллюзия боя с тенью. Таким манером он мог бы и километр пройти, а может, и больше. Дыхание почти не задействовано. В руках нет взрывного завершения. Корпус не работает. Ноги ватные.

За стеной воют собаки. Вокруг ни души. На дне грязного неба едва дышит луна.

Переходит на шаг. Возвращает часы на запястье. Сердцебиение участилось. Самообман ли, но настроение как будто улучшилось, а в теле появилась легкость. И сквозняк уже не кажется таким колючим.

Несколько лет назад Сурен купил сыну грушу и повесил ее в гараже. Сын тут же заколотил по ней руками и ногами, но все неточно и неправильно: раскачал ее, закрутил, заболтал. Тогда Сурен показал мастер-класс. Сделал несколько примерочных джебов правой и так приложился левым боковым, что попал «в самую душу» груши. Она ахнула, поперхнулась и передала инерцию удара в балку. Одобрительно и продолжительно загудела крыша. Это был нокаут, не меньше. Мало было видеть восхищение в глазах сына. В тот момент Сурен был доволен собой. В следующие месяцы он время от времени ходил с сыном в гараж и ставил ему удар, и каждый раз не мог себе отказать в удовольствии поработать с грушей самостоятельно. Потом старший сын куда-то грушу подевал, и возможность боксировать пропала. Сейчас Сурен шел и думал, смог бы нанести такой же сокрушительный удар, как в прежние времена, или нет.

Тем временем он выходит с территории гаражей на улицу Старикова, прямо к заборам сараев.

Сараи представляют собой огромную территорию, на которой находится лишь богу известное количество огороженных высокими деревянными заборами участков. Часть жителей поселка (например, его тесть и теща) держат здесь домашний скот – коров, свиней… Это место малоприятное по многим причинам. Здесь грязно и вонюче, остромордые кошки здесь похожи на крыс, а крысы жирные и непугливые. Все здесь деревянно-ржаво-железное. Со всех сторон рвут глотки цепные псы. Здесь навоз, вперемешку с соломой, навален огромными кучами на каждом углу. Кривыми тонкими паучьими лапами скелеты абрикосовых деревьев в марте охраняют эти кучи. А в конце лета эти же деревья обильно посыпают эти навозные кучи мелкими желтыми плодами, сильно порченными бородавчатыми наростами. Скотину в сараях держат люди простые. Утром и вечером они приходят сюда с ведрами помоев, а уходят с бидонами молока.