Сразу после удара, засыпанный снегом по самую крышу, оглушенный, ни живой ни мертвый, Сурен вспомнил жену. Подумал, что она сейчас мирно спит под теплым одеялом. Увидел ее осуждающий взгляд. Увидел, как она утром выслушает его объяснение и отвернется, кусая от злости ноготь, потому что – поделом! – будет винить в аварии именно его. Вспомнил обоих своих сыновей. Старшего – помощь которого прямо сейчас очень бы пригодилась, но он как минимум в восьмидесяти километрах. И младшего, который только пару месяцев назад обнимал его на перроне в Невинномысске и просил перестать гонять.

Откуда-то издали доносились крики и свисты идущих на помощь…

Это была не первая авария в жизни Сурена. В жизни всяко бывало. В том числе кувыркался через крышу на заре своей шоферской карьеры, да еще и с тестем в салоне. Но именно теперь – улетев в снежное поле, онемев от шока – он принял окончательное решение, что это было в последний раз.

Сейчас же был бесснежный март. Дорога, несмотря на среднюю видимость, в хорошем состоянии. Внимание Сурена фокусируется на том самом пне. Его можно видеть только осенью и весной, когда нет снега и травы. Хотя, проезжая мимо дважды в день, Сурен может определить его более-менее точное местонахождение по главному ориентиру – мерзнущему неподалеку трехволосому электрическому столбу.

Свет фар скользит по обочине, нащупывает пень, облизывает его и возвращается на выпрямившуюся трассу. Увидеть пень для Сурена что-то вроде ритуала.

До поселка остается не больше трех километров, но они уже ощущаются как родные. Пара мгновений, и впереди затеплились огни дорожного освещения, тоже щедрого, но по справедливости. С правой стороны появляются очертания лесного массива, который непропорционально своим грозным размерам трусливо замер перед трассой, боясь через нее перешагнуть. Слева вырастает бетонный колосс в советском стиле, сообщающий о принадлежности земли совхозу «Кавказский».

Все, что слева, – безлюдно. Там поля и лесополосы, которые упираются в Кубанское водохранилище, расположенное в километре от дороги.

Все, что справа, – поселок. Летом он скрывается от дороги в зелени парка, зимой просвечивается, как плохо заштрихованный карандашом. Вот эти огни – это пятиэтажка, в которой живут тесть с тещей. В следующей (зовется «олимпийским домом», по дате завершения строительства) они с женой непродолжительно жили тридцать лет назад. Следующий дом – «аптечный», хотя та аптека закрылась черт знает когда.

Появляется проспект Ленина – главная достопримечательность поселка. Сюда Сурен и поворачивает.

В ночи проспект безвкусно и ярко украшен огнями цветов российского флага, с доминированием синего. Посередине строгая симметрия гирлянд создает удивительно ровную для этого асимметричного края пешеходную перголу, которая поднимается от трассы к зданию администрации. Проспект широк, строг и монументален, как и подобает улице имени вождя мирового пролетариата.

В этот поздний час поселок крепко спит. Спят здания районного суда и военкомата. Со светом, как ребенок, спит строящаяся мечеть. Напротив нее без света церковь, в легком – не по погоде – куполе. Рядом пыхтит паровую сигару котельная из красного кирпича с мозаичным изображением Ленина на фасаде.

Сурен живет в той четырехэтажке по правой стороне в центре поселка. В редких окнах дома теплится свет огней. Еще три года назад, когда младший сын учился в школе, свет в детской комнате горел до часа ночи непременно. Окно не перепутать даже издали, потому что оно находится между двух характерных соседских балконов – один без козырька, другой со спутниковой антенной.