– Надеюсь, отец уже посвятил тебя в ситуацию, – говорю я.

Мне слишком легко представить, как Байек бушевал вчера за ужином.

– Да, – отвечает Таха. – Все, видимо, как я и подозревал: принадлежность к выдающемуся роду не залог выдающегося будущего. Так что думаешь, твой брат безумен или нечист на руку? Может, и то и другое?

А я ошибалась. Таха не юноша, он гуль, натянувший человеческую шкуру.

– Советую попытаться скрыть, сколько удовольствия тебе эта ситуация доставляет.

– Удовольствия? – Таха сводит брови, будто озадачен, однако его зеленые, словно тростник, глаза остаются все такими же тусклыми. – Почему же я должен испытывать удовольствие от того, что моя семья и народ под угрозой?

– Никому ничего не угрожает, – огрызаюсь я в защиту брата.

Остальные входят в комнату, и мы остается в коридоре одни. Таха качает головой.

– Не впутайся в это дело твой брат, ты считала бы иначе.

– А ты не стал бы лазутчиком, не будь твой отец великим заимом, – парирую я.

Таха невыносимо легко пропускает оскорбление мимо ушей. Я ведь не та, кого он должен считать соперником, я лишь крошечная мошка, которую можно попросту проглядеть.

– Будь твоя тетушка великим заимом и я бы предположил, что она нечиста, ты бы изгнала меня из Щитов, – произносит он.

И тут я странным образом чувствую, будто из-под ног уходит земля, будто Таха пнул меня под колени. Я скрываю огорчение за насмешкой.

– Так вот как ты собрался процарапать себе путь к вершине? Изгнав меня?

– Нет, конечно.

Таха смеется, впервые на моей памяти, самоуверенно и пугающе красиво. Он кладет ладонь над моей головой на стену и наклоняется, вынуждая меня в нее вжаться.

– В отличие от тебя, – произносит он тихо, – я не тонкокожий.

Таха отталкивается от стены и входит в комнату. Я задерживаюсь в коридоре, чтобы взять себя в руки, а нутро все продолжает перекручиваться. Порывисто тянусь к кинжалу. Срабатывает как задумано: я тут же размениваю свою шаткость на холодную уверенность. Она принадлежит Кайну. Он берет верх, успокаивает частое биение моего сердца. Я ступаю в чайную, чувствую, как Таха оглядывается, но мне удается сохранить отчужденное выражение лица. Знаю, это неправильно использовать привязанного джинна подобным образом, но, если я хочу выжить в этой вылазке, мне нельзя показаться перед Тахой или другими слабой. А если я и дальше намереваюсь упрямо нарушать священный закон, то почему бы не извлечь отсюда пользу?

Посреди комнаты пылает очаг, над ним уже кипит вода в изысканном серебряном котелке. Байек ждет, пока мы с Тахой преклоним колени в кругу друг напротив друга, затем начинает церемонию. Таха непреклонно наблюдает, как его отец растирает мисру, а я слежу за Тахой. Исключительно в надежде, что доведу его этим до бешенства, и спустя несколько минут, думаю, у меня получается. Он так и хочет зыркнуть в мою сторону, его ясные глаза норовят чуть дернуться, но традиция предписывает не отрывать взгляда от того, кто проводит церемонию, а если учесть, кто Таху воспитал, он предсказуемо неспособен нарушить правила. Все это, конечно, мелочно, но ничего страшного. Мелочность – большее, чего Таха заслуживает.

Байек проходит по кругу с подносом чая. Мисра на вкус горчит сильнее, чем когда-либо, волшебство разливается по телу свинцовой тяжестью. После церемонии Акиль, Ясмин, Надья и Тарик занимают стулья в конце комнаты. Я встаю в строй с лазутчиками перед Байеком и моей тетушкой.

– Времени мало, и дело не терпит отлагательств, – произносит великий заим. – Мы получили доказательства, что Афир, старший брат Имани, возможно, жив и находится в королевстве Алькиба. Похоже, он сражается против империи Харроуленд бок о бок с повстанческим движением и поделился с ними мисрой.