ющий. Он хрипел и агонизировал. С ужасом я узнал в нем полковника Шлиттера…»

Есаул Цветков оторвался от письма, потому что в соседней палате застучали каблучки, стук которых, как ему казалось, он бы различил среди тысяч иных шагов.

«За сим прощаюсь, – торопливо написал он – Твой друг Сашка. В следующем письме продолжу. Мне и самому интересно, спокойно на бумаге изложить все что запомнилось, надеюсь и тебя это развлечет. Есаул Донского казачьего № 29 полка Александр Цветков. 15 октября 1877 г.Бухарест».

2.Торопливо спрятав письмо в тумбочку, есаул сначала лег на узкую больничную койку, но потом вскочил, накинул на плечи мундир, с новеньким румынским орденом «Виктория», наконец, не выдержал – поднялся и опираясь на костыли, подошел, не зная куда себя девать, проковылял, бухая ногой в гипсе, по совершенно пустой, палате к окну.

Осенникй день был солнечный, ясный, как называл такие дни отец Цветкова, начитавшийся Тютчева, «хрустальный». Александр, казалось бы, совсем не к месту вспомнил своего «пахана», с которым не виделся с начала войны, хотя и знал, что отец воюет где то рядом. Может быть, виною этого, промелькнувшего воспоминания, был сад за окном, в котором, белея повязками, прогуливались раненые офицеры. Так прежде, в отцовском доме, в хуторе, он смотрел из окна своего мезонина, как отец по утрам ходил по саду, с большими садовыми ножницами и постоянно что-то подправлял в кроне старых яблонь и груш. Сквозь рябь листвы светилась его белая рубаха…

– Здравствуйте, – услышал Цветков, и сколько не придумывал до того себе эффектную позу, поворачиваясь, растерялся, смешался и, заскользив, на одной ноге ляпнулся, грохоча костылями, на паркет. Готовый провалиться сквозь пол от смущения, он попытался вскочить, но проклятые костыли только мешали подняться.

– Боже мой! – ахнула Юленька. – Как вы неосторожны! Она бросилась помогать Цветкову.

– Да вот костыли, будь они не ладны!

– Вы не ушиблись? Это я виновата! Я испугала вас…

– Да меня, знаете ли, испугать трудно, – нес околесицу Цветков, купаясь в легком запахе духов и того особенного чистого дыхания, которое бывает только у русских девушек, выпускниц закрытых строгих пансионов…Не то мяты, не то яблок… Стыдясь своей слабости, он ухватился жилистыми ручищами за кровать и, наконец, поднялся, стараясь не опираться на руки юной сестры милосердия, уселся на подоконник. Юленька подала ему свалившийся с плеч мундир и заботливо поправила его на плечах есаула. Ее меленькие руки с коротко остриженными ноготками мелькнули перед лицом казака и он был готов расцеловать их, изнемогая от нежности.

– Вы не ушиблись? – повторила Юленька, глядя на него распахнутыми огромными серыми глазами.

– Да Бог с вами…

– Я вам журнал принесла. Тут про вас написано. Вот. –она развернула листы и Цветков сначала увидел свой дурацкий портрет в рамке из лавровых и дубовых листьев, а потом литографию, где узнал себя, в сидящем верхом на пушке, офицере с занесенной над головами турок чудовищной саблей.

– Вот. «Подвиг есаула Цветкова». – сказала Юленька, глядя на казака ,как на оживший памятник.

– Господи! Чушь какая! – краснея до корней волос, бормотал есаул выхватывая глазами отдельные фразу французского текста. «Герой, в одиночку ворвался в турецкий редут, разя врагов беспощадной сталью!» – Господи, да не в одиночку, два полка в атаку шло, да еще румыны…А это что ?

Под литографией было подписано «Последние минуты жизни храбреца, остававшегося верным присяге русскому императору!».

– Они, что думают, я – помер? Они что, с ума сбрендили 7! Вот это номер!