– Перед делом более глотка пить не следует.

Я тоже стал замерзать, но тут возник мой добровольный ангел хранитель Осип и накрыл меня буркой. Видно матушка моя, покойная, крепко Бога молила, что послала мне судьба такую бородатую няньку,(Так и вижу его белозубою, бородатую физиономию, серьгу в ухе, и слышу вечное: «Вашбродь, я с вами!»)Как я его не гнал, он – последний в роду, его беречь нужно, он отходил к коням и стоял поодаль, не уезжая в тылы.

Но вот из за бугра появился бригадный командир – храбрейший генерал Родионов, уже с новеньким Георгием за Никополь. Он шел пешком. Старый и грузный.

– Поздравляю вас с делом! – крикнул он – С Богом! Вперед ребята!

– Шапки долой! Лбы, суки, перекрестите! – взвизгнул какой то ротный. Он был убит в первую минуту атаки. Осип, говорил что пуля влетела ему в рот и разнесла голову. Осип видел в этом наказании перст Божий «Нельзя своих перед боем собачить!» – А когда ругаться можно, знаток обычаев казачьих? «Только в сторону врага и то если оружия мало!» Вот, брат, как!…

Как лежали люди в беспорядке, так и хлынули вперед. Одни забегали в гору, другие продвигались неторопливо.

– Стойте! – закричал Родионов. – Что за орава такая! В порядке идти!

Живо построились, подравнялись и двинулись опять, но уже в совершенном порядке. Только мы выбрались на первую площадку, редут сразу окутался дымом, и огласился ревом орудий и перекатного ружейного огня. Впрочем, не одним только неприятельским: и наши батареи не давали нам пощады. Многие были убиты и ранены осколками наших снарядов, не долетевших до цели. Солдаты говорили, пожимаясь:

"Осадная отличается!"

Я оглянулся назад: мы перебегали одной волнистою длинной линией. Впереди и в рядах были офицеры. За ними как пастух наблюдающий за стадом, шел опираясь на палку грузный генерал Родионов. Его присутствие сравнимо было только с присутствием старика отца, которое придает уверенности в справедливости и благополучном окончании предприятия. Он задавал тон всему движению своим зычным голосом, слышимым сквозь орудийный рев отдавая команды. Сначала он подгонял, а потом перед самым пригорком, когда мы смешались с румынами, которые, впрочем уступали нам честь идти под пули первыми, он крикнул:

– Передохните, ребятки! И мне старику дайте вздохнуть. Совсем загнали.

Роты накопились для броска.

– А вот теперь – закричал Родионов, со слезами дрожавшими в голосе .– Вперед во имя Господа и Спаса нашего Иисуса Христа! Вперед дети мои! Вперед!

Загрохотали, невесть откуда взявшиеся, барабаны. Дважды, был сбиваем пулями трубач, последний уже трубил атаку лежа на вершине холма. С ревом и остервенением пошел вперед вал наступающий. Но огонь был так плотен, что вырывал из наших рядов целые толпы. Видно я погорячился, и когда вскочил через амбразурную брешь в редут, то оказался один против всего гарнизона. Я завопил как поросенок:

– Братцы, выручайте! – и попытался, было, вывалиться назад, но на меня скопом накинулись турки и я расстрелял в упор весь барабан патронов. Боясь что охватят сзади, я прижался к пушке и отмахивался шашкой. Турки, тыча в меня штыками, не доставали, мешали друг другу, и это меня спасло. Они хотели взять меня живым, но, Слава Богу, через несколько секунд за мною следом, повалили архангелогородцы со штыками напервес … Пошла мясорубка.

В горячке, не чувствуя ран, я пробежал через редут и увидел, что за ним еще один – целый и невредимый и турки убегают туда. Мне удалось направить солдат за ними и волна серых шинелей накрыла синие мундиры и фески. Весь этот огромный ком тел покатился по широкой траншее во второй редут. Вот тут я стал падать от потери крови. Какие-то солдаты прислонили меня к пушке, иначе бы я был затоптан. В редут с воем и ревом ввалились румыны в полном безумстве, ширяя штыками во что попало – в том числе и в убитых турок. Досталось бы и мне, но тут, как ангел во плоти, раздавая тумаки направо и налево, ко мне протискался Осип и выволок меня назад… Дальше я помню какие –то обрывки. Опомнился в палатке оттого, что на меня свалился умира-