– Да мало кто бегает. Тоже и мужики дуреют. Понятия и в них нет. Это мы от веку, от деда к внуку, возле смерти тремся , а они который–который на войну то попадает… Страху натерпится: либо одуреет, либо озвереет, а все в понятие не входит, зачем ему Господь испытание военным страданием послал. Глаза вылупит, цацак понавешает, а как был бараном, так и остался… Воистину не существо, а вещество… И жил не думавши , и подохнет, как овца на бойне! Думать лениться!
– А офицеры что же? Они же образованные… Что ж они то?…
– Да ведь они по немецким книжкам образованные. А вся эта наука немецкая, она может пользу и приносит, но от размышления человека отвращает. Она ведь для пользы телесной, вот душа-то и сохнет… Они философов истинных и не знают. Эх, была у меня книга Григория Саввича Сковороды, нашего казака, вот там все было как нужно прописано, да потерял на походе, уж годов несколько как потерял и купить негде… Печатают всякую ерунду. А та книга у меня рукописная была…Однако, – сказал он, вставая, – коли таков голос, что мы зимовать тут станем, так надобно баню ладить, не то вша напрочь заест – тиф пойдет.
Документы:
«Генерал Тотлебен умело руководил осадными работами. Чтобы уменьшить потери в войсках, он приказал вырыть прочные окопы, построить удобные землянки, приблизить к фронту далеко расположенные госпитали. Артиллерия должна была произвести тщательную пристрелку неприятельских укреплений, а затем перейти к их методическому разрушению. Осада велась в трудных условиях начавшейся осенней непогоды. Снабжение войск было организовано плохо. Начались заболевания. Убыль от болезней доходила до 200 человек в день.»
Мартынов Е. Блокада Плевны. (по архивным материалам) Спб. 1900 г. стр. 46.
В казачьих полках первым следствием известия, что штурма не будет, было массовое рытье землянок, утепление палаток и строительство бань. В 23 полку под баню приспособили пустующий каменный сарай. Нашлись печники, сноровисто сложившие каменку. Сотник Рыкавсков, который постепенно становился всеобщим любимцем полка, приволок откуда-то огромный турецкий казан и устроил «пропарочную» для завшивевших мундиров и шинелей. Поступил строжайший приказ: чубы сбрить, из общей посуды не есть, ложки и миски, после еды, кипятить в котелках.
– И откуда хреновина эта берется, к примеру, вошь?… – спрашивал приказной Веденяпин, когда шустрый букановский казачишка Лабунцов, в мирной жизни лучший юртовой стригаль, на состязаниях по стрижке овец забиравший все призы, обскубал ему роскошные кудри и брил обломком косы голову налысо.
– Вошь есть первая казнь египетская, – пояснил строгий старообрядец Ермаковской станицы Савинов. – Вошь, саранча и прочее… Неоткуда она не берется. А проживает в человеке постоянно, и как он ослабевает в вере и предается тоске, так она и является наружу. Она упреждение казакам делает! Не унывай, держись в исправности! А коли он не внемлет, тогда является казнь вторая – трясовица, по нонешнему – тиф… Все от тоски, от уныния.
– А вот к примеру головы броем, а бороды нет…
– А в бороде да в причинном месте эта вошка не живет, тамо другая – в надсмешку даденая за стыдное дело! Чтобы чесался, да каялся. Он нее тифа не бывает! Смех один. – Побрейся да дегтем намажь, она и выведется.
– Так деготь до мяса проест!
– Да хоть бы и вовсе бесило твое, собачье, отвалилось! На войне не должно до бабы прикасаться! Сказано возле смерти – возле Бога! Ходи чисто – без вина, без баб и без денег…
Казаки согласно закивали, но когда весь полк вымылся, выскоблился и, переодевшись в чистое, вкушал отдых, с пехоты, повалившей в баню скопом, начали брать входную плату. Дело пошло так славно, что в соседнем сарае оборудовали баню для офицеров и даже имели с того полковой доход.