Уже на лестнице к двери подъезда его догнала простая догадка: с чего он взял, что Ленка из дома звонила?

Не дал себе задуматься, некогда, разберемся, рванул на себя тяжелую, на толстой пружине дверь подъезда и с облегчением понял: угадал. Из дома.

На весь подъезд невнятным эхом маты. И – пронзительный, словно ножевой удар, Ленкин вопль:

– Руки, сука, убери!!!!

Валерка рванул наверх, перескакивая через ступеньки, диким зверем взлетел на четвертый этаж, ярко, до детали, как на фотоснимке, увидел Ленкину дверь с выломанным косяком и в ней – мужскую широкую спину. Тут же, не глядя, подхватил с пола валявшуюся пивную бутылку и огрел ею квадратный затылок. Перескочил через рухнувшего мужика, в прихожей увидел еще одного, присевшего на край трюмо, крепко схватил его за стриженный под машинку череп и приложил об острое колено, пока тот не успел среагировать.

Покалеченный телефонный аппарат, свернутая набекрень вешалка, разбитый флакон духов, грязные следы ботинок на линолеуме.

Разбитое стекло на двери, ведущей в единственную комнату. Заломившая ножки табуретка, отшвырнутая в угол. Рассыпанная косметичка.

Мужская рука, накрутившая в кулак длинные Ленкины волосы.

Нож.

Валерка на уровне первобытных инстинктов, без участия мозга, с размаху грохнул бутылкой, все еще зажатой в руке, об стену. Стекло мелкими брызгами осыпалось на пол. В руке осталось горлышко, ощетинившееся неровными клыками.

Ленкин обидчик на шум обернулся. Похоть оползла с его лица, когда он увидел Валерку, сменившись удивлением.

– Это что за … детсад? – вымолвил он, выпуская из кулака Ленкины волосы. Все ее лицо было в крови, в крови и пухлые полудетские руки, которыми она пыталась запахнуть обрывки цветастого халатика.

Дальше Валерка не помнил ничего, кроме ухватившей за глотку глухой злобы.

…Откуда-то появилась милиция. Много позже до Валерки дошло, что ее вызвали, видимо, соседи, разбуженные шумом и побоявшиеся вмешаться.

Их, сцепившихся мертвой хваткой, растащили кое-как. Отвесили каждому по паре зуботычин, нацепили наручники. Зверски болела левая рука. С нее тонким ручейком сбегала кровь. Рана была насквозь – видать, Валерка подставил руку под удар ножом. Рукав быстро пропитался кровью и теперь казался липким и тяжелым. В правой руке Валерка так и сжимал горлышко бутылки, зубья которого тоже были в крови.

Ленка сквозь слезы пыталась что-то втолковать людям в форме, хватала за рукав какого-то сержанта, попыталась содрать с Валерки наручники…

Теперь, когда горячность, туманившая мозг, прошла, Валерка видел, что не совсем и мужики это, просто взрослые парни, каждому – едва ли двадцать. К тому же изрядно поддавшие – от них распространялось кисловатое этиловое амбре. С удовлетворением Валерка подумал, что сумел-таки изрядно их отделать, пользуясь эффектом неожиданности.

В отделении их развели по разным кабинетам. Уставший мент с почечными мешками под глазами глянул на Валерку, налил себе кофе, сделал потише звук телевизора и устало сказал:

– Еще не бреешься, а все туда же. Пиши с повинной, что ли…

Валерка не отреагировал. Ему было интересно, не зацепил ли нож сухожилия, – а то ведь прощай, гитара – но как это выяснить, он не знал. Тупо назвался, когда почечный стал заполнять бумаги. Не удивился, когда узнал, что недавние враги сказали: он с ними – в этом была закономерная подлая месть.

– За попытку группового ты, пацан, точно на малолетку загремишь, – сообщил почечный. – Плюс вооруженное нападение… Попытка причинения тяжкого… Ну и взлом квартиры. Пиши с повинной, срок скостят.

Валерка упрямо мотнул головой. И тогда почечный, не торопясь, врезал ему по лицу. Валерка затылком впечатался в стену и почувствовал, как от удара хрустнули в носу хрящи. В глазах потемнело. По губам потек ручеек крови.