Темноокая Катюха с густой челочкой над бровями ни на секунду не замолкала. Полтора часа она рассказывала ему, какая она скромная…

Смуглая, похожая на индианку Саргы, усевшись за столик в кафе, сначала до изнеможения подсчитывала калории, потом сделала заказ, а потом долго возмущалась тем, что на пирожном цвет крема розовый, а не белый, как на картинке в меню…

Дуры.

Нравилась ему Инга. Строгая, в очках, с угловатыми плечами, постоянно читающая на уроках книжки под партой. Тоненькая трогательная шейка в широкой горловине свитера, неизменный «хвост» на затылке…

– Инга, – однажды после уроков, под ревнивыми взглядами одноклассниц, сказал он ей, – давай я тебя домой провожу?

Инга сняла очки, пристально взглянула на него беззащитными ненакрашенными глазищами и строго спросила:

– С какой целью?

– С самой благородной, уверяю тебя, – ответил он и забрал у нее сумку с учебниками.

С нею оказалось интересно. Без жеманства и кокетства она выдавала безапелляционные суждения, думала вслух, спорила с ним о прочитанных книгах и просмотренных фильмах.

Он тогда проводил ее до подъезда, и она попросила подождать. Скрылась за тяжелой дверью, спустя минут пять вылетела оттуда, как пробка, держась за поводок мощногрудого стаффтерьера.

– Ильмар, стой! – крикнула она тоненько, и Ильмар резко остановился, вывалив розовый язык. Валерка без боязни, опустившись на колени в снег, потрепал по холке смешную непропорциональную псину, способную задавить медведя. Они допоздна болтались в тот день по улицам, чему-то смеялись, трескали на морозе мороженое, кидались снежками.

… Всякий раз перед поцелуем она снимала и аккуратно складывала свои очки, оставляя глаза беззащитными.

Это ей он написал свою первую песню о шахматной королеве, все королевство которой – шестьдесят четыре черно-белых клетки. «…А ну его к черту, мое королевство! – воскликнула та и сбежала с доски».

Они «съехались» за одну парту под фырканье одноклассниц и одобрительные смешки одноклассников. Ни ее, ни его это не задело.

… Они встречались довольно долго, почти половину учебного года. Ему с ней было хорошо, интересно и просто. Наверное, ей с ним тоже.

Инга сама все испортила. Они гуляли по улицам, оккупированным предвесенним туманом, и он ей рассказывал о мысленных экспериментах физика Шредингера, который неизвестно какую траву курил, как ни с того ни с сего она заявила:

– Лерик, считаю нужным тебя предупредить, что с девственностью расставаться я не готова.

Он удивился, сбитый с толку таким финтом ингиных ассоциаций со Шредингером, и ответил:

– Инга, я с тобой не для этого. С кем перепихнуться, Инга, я всегда найду без проблем…

Инга остановилась, сняла внезапно затянувшиеся инеем очки, в упор взглянула на него беззащитными зелеными глазами с накипающими в них слезами.

– Иди ты к черту, Бриг! – выкрикнула она, развернулась и побежала…

Дуры бабы. Что он такого сказал? Костян, к которому Валерка пошел за разгадкой, долго и непотребно ржал, растеряв интеллигентность.

– Ну даешь, брательник! – всхлипывал он между приступами хохота, – ну отжег!

Валерка дождался, пока он отсмеется.

Нехорошо вышло. Валерка пытался потом с Ингой помириться, но без толку. Она смотрела на него, как на пустое место. Переехала за другую парту. А ведь в самом деле, ну если он очевидный факт озвучил, чего обижаться?…

…В декабре, на дне рождения Костяна собралась большая туса: множество умничающих дядек и кокетничающих теток, костяновых однокурсников. Двадцатидвухлетние тетки сначала с Валеркой сюсюкали, как с маленьким. А напившись, вдруг начали на него вешаться, звать танцевать, томно тянуть «Налей мне шампанского, поухаживай за дамой». Одна вешалась больше других. У нее было много рта, влажного, блестящего белыми зубами, и грудь третьего размера. Она висела в танце на нем, нашептывая: