Перевели больного дедушку к нам. Так как он всю жизнь спал на печке, то и у нас он залез на нашу крохотную печь. Долго он на печи не пролежал. Спустя короткое время он не выдержал кризиса и умер, слезая с печи. Дедушка был религиозным человеком и, по традиции, следовало вести семидневный траур утром и вечером. К нам никто не приходил, так как боялись заразиться. Папа пошел только в синагогу.

Но тиф уже вселился в наш дом. Заболели все взрослые. На ногах осталась я одна, да еще на руках у меня Лиза и больной Абрам.

В это тяжелое для меня время моя лучшая подруга Руся не оставила меня одну. Здесь надо отдать должное ее родителям, позволившим ей быть со мной и помогать мне. Через две недели, после смерти дедушки, умерла бабушка Эстер, а неделю спустя – папа. У папы было слабое сердце, и он не выдержал кризиса, а Цанк не сделал ему необходимого укола, чтобы поддержать сердце. В то время такие уколы были дорогостоящими.

За день до смерти папа попросил, чтобы к нему пришел Шлема Грабовский, но когда тот пришел, было уже поздно.

Умер отец у меня на ногах. Это произошло так.

Оба больных мама и папа лежали в одной комнате на разных кроватях. Мы с Русей спали на полу в другой комнате. Очевидно, отцу стало ночью совсем плохо, он поднялся, пошел за чем-то и, не выдержав, свалился мне на ноги и умер. Среди ночи я почувствовала тяжесть в ногах. Проснулась и увидела, о ужас, лежащего на мне отца. Разбудила Русю (что бы я без нее делала) и стали поднимать папу, а он уже был мертв. Как тяжело это вспоминать и писать.

О том, что отец умер, мама не знала, потому что была без сознания. Если бы у Цанка не заговорила совесть и мама тоже бы умерла. (В этом месте у меня снова неразрешимая загадка. Мы с вами и раньше читали, – во время гражданской войны, и при бандитах, и позже, – откуда у местного фельдшера Цанка, обратим внимание только фельдшера, даже не врача, были лекарства, да еще дорогостоящие? Ведь в стране разруха, власть переходила поочередно то к белым, то к петлюровцам, то к красным. Неужели все лекарства у фельдшера были дома и была ли в местечке аптека? Из дальнейшего будет видно, что вряд ли). Он стал спасать маму. Стал часто к нам приходить и делать ей уколы, пока не миновал кризис.

За это время к нам никто не приходил, кроме моей дорогой, незабвенной Руси. Все боялись заразиться, включая тетю Бобу. Ей, очевидно, не разрешала свекровь. Чтобы облегчить мое положение, Боба забрала к себе шестилетнюю Лизу.

И вот, когда мама еще была в опасности и без сознания, и еще у меня на руках был больной трехлетний Абрам, на меня свалилось еще одно несчастье. Пропала наша кормилица-корова. Рано утром моя дорогая и единственная помощница Руся выгнала, как всегда, корову в общее стадо, которое собиралось в центре местечка. А оттуда пастух уже гнал стадо на пастбище. Но в этот злополучный вечер корова, к моему ужасу, не вернулась домой. До поздней ночи я, без всякого страха, бегала по посадкам и оврагам с одной вожделенной мечтой увидеть нашу кормилицу. Мои поиски оказались тщетными. Домой я вернулась поздно ночью с выплаканными глазами. И здесь мне еще пришлось успокаивать Русю, казнившую себя за то, что она ведь вывела корову в стадо. А я как-то окаменела. Столько напастей за три недели и еще мама на грани жизни и смерти. Что будет с нами? И все же всяким несчастьям приходит конец.

Как только после кризиса мама пришла в сознание, она поняла весь трагизм случившегося. После того, как мы с ней вдоволь наплакались, мама говорит мне: «Посмотри, хватит ли пшеницы на одну выпечку?»