И все же, несмотря на эту совместную неудачную операцию, Кривонос после смерти отца много помогал нашей семье, – что значит настоящий друг. И пришлось нам снова заняться торговлей вразнос по селам и базарам. У нас уже появился опыт и торговля шла бойко. У меня уже хорошо получалось. Бабушка с дедушкой продолжали заниматься тем же, чем и раньше, с теми же посиделками.

На смену царской власти пришла Советская власть. Магазины теперь стали государственными, но в них ничего не было. Евреи начали приобщаться к земледелию. В семьях со взрослыми детьми, могущими работать на земле, дела шли хорошо. Вначале было хорошо и в семье Шлемы Грабовского. Но потом произошла ссора из-за межи между Шлемой и Печенюком, в которой они друг друга чуть не убили. Очень скоро Шлема умер и соседи говорили, что это его бог наказал за несправедливый поступок по отношению к зятю.

Впоследствии американские еврейские организации открыли на Херсонщине еврейские земледельческие кооперативы. Печенюк туда переехал и хорошо там преуспел. Вначале Советская власть религиозную деятельность евреев не преследовала. Но при очередной перемене в политике государства, когда стала преследоваться всякая религиозная деятельность, Печенюка арестовали за хранение литературы по иудаизму, и вряд ли он этот арест пережил.

Рядом с больницей, на окраине местечка, приступили к строительству школы, которой дали название «Еврейской семилетней средней школы». Закладка школы прошла торжественно. Под каждый столб положили деньги. Помещение школы было маленьким – четыре небольшие классные комнаты и небольшой актовый зал. Меня приняли в пятый класс. После образцовой школы эта школа была просто убожеством. Неопытные учителя, отсутствие порядка, парты стояли тесно. Училась я неплохо, но без охоты. Только потом я поняла причину своей грусти. Я скучала по привычному порядку, по чистоте, по подругам и даже по школьному саду. Здесь все было по-бедняцки. Только летом было хорошо. Я забиралась в хлебное поле за школой и учила там уроки.

На дворе уже начало 1920 года. Я заканчиваю школу. Родители хотели, чтобы я продолжала учебу на врача в Одессе. А продолжать учебу после 7-го класса можно только детям, достигшим 16 лет, а мне было только 15. Мне надо было прибавить один год. Отец обратился к казенному раввину по фамилии Тигай (В царской России казенным раввином было выборное должностное лицо, отвечающее перед государственными властями за регистрацию гражданского состояния евреев и за административное управление еврейским богослужением). И с легкой руки Тигая я повзрослела на один год (В сохранившемся метрическом свидетельстве видно явное исправление цифры 6 на 5, причем другим цветом чернила и другой рукой). Но наступает зловещий 1921 год. Тут уже будет не до учебы.

После небольшой передышки, наступили еще более тяжелые времена. Вокруг тиф косит людей, голод и холод. И все же у нас, в начале мая 1921 года, произошла большая радость – корова отелилась. Для нас эта радость была особенной, так как после отела у коровы появилось молоко, а наличие молока в семье тогда – это была жизнь! Я не в состоянии описать радость от появления первого молока. Для нас это значило, что будем жить! Корова была племенной породы и молоко было жирным, а масло быстро сбивалось.

Радость была недолгой. Почти что сразу на нас начали сыпаться одно несчастье за другим. Началось с того, что у дедушки обвалилась русская печь и сразу же он заболел сыпным тифом. Так как я уже переболела тифом, я вызвалась ухаживать за больным без опасения заболеть самой. Родители с моим предложением не согласились. Основной их довод был: «Что люди скажут?». Им стыдно было перед соседями и друзьями.