Впрочем, на этот раз ждать ему пришлось недолго. Прошло полчаса, и в вестибюль спустился Шнейдер. Все так же не глядя по сторонам, он проследовал к выходу. А за ним по пятам следовал ефрейтор Кнехт. Группенфюрер вышел на улицу, подошел к машине. Ординарец услужливо распахнул перед ним заднюю дверцу. Шнейдер уже занес ногу через порог, он уже садился в лимузин – как вдруг из-за его спины вынырнул какой-то солдат и коротко взмахнул рукой. Хирургический скальпель вошел под лопатку военного коменданта Ростова и достиг сердца. Шнейдер умер мгновенно, даже не успев понять, что происходит. Его ординарец жил на две секунды дольше – столько времени понадобилось Шубину, чтобы развернуться к новому противнику. Затем он двумя движениями закинул оба тела на заднее сиденье лимузина, сам сел рядом с телами и коротко бросил водителю: «Поехали!»

Водитель не успел понять, что происходит. Он только слышал, как сзади идет какая-то возня. А потом голос, который показался ему знакомым, приказал ехать. И водитель направил лимузин по давно знакомому адресу – на квартиру группенфюрера. Правда, его удивляло, что в зеркале заднего вида он не видит никого из пассажиров – ни группенфюрера, ни его ординарца. Но он не придал этому значения.

А когда они проехали несколько кварталов, сзади к нему внезапно перегнулся какой-то незнакомый ему солдат с лезвием в руке. Приставив лезвие к горлу водителя, незнакомец потребовал изменить маршрут и ехать на окраину города, на берег Дона. Естественно, водитель не посмел ослушаться приказа, отданного в таких необычных условиях. И через полчаса они выехали из города, миновали сторожевой пост (на нем никто и не подумал остановить машину самого военного коменданта) и направились к реке. Там Шубин приказал водителю выйти из машины, после чего убил его так же, как ординарца – одним ударом в сердце. Затем снял с группенфюрера Шнейдера черный мундир, щегольские сапоги, портупею, и переоделся. Теперь он сам стал как эсэсовец, как военный комендант Ростова – ведь они со Шнейдером были похожи. Все три тела Шубин спрятал в камышах, причем постарался затащить их поглубже, чтобы никто их не нашел. В тот день с утра шел снег, и, кажется, собирался идти и ночью, и Шубин рассудил, что к утру тела полностью заметет.

Свою форму ефрейтора он выбрасывать не стал – решил, что она может ему еще пригодиться. Форму, как и сапоги, он положил в багажник. После чего сел за руль и вывел машину на шоссе. Ему предстояло проехать не менее двухсот километров до станицы Манычской, где располагался штаб генерала Гота. Шубин решил, что с этого момента он не будет выуживать новую информацию скудными порциями из рассказов раненых, из сообщений своих информаторов. Теперь он хотел получать сведения прямо из первоисточника – от немецких генералов, командующих дивизиями и бригадами.

Правда, прежде чем нанести первый визит в немецкий штаб, надо было позаботиться о способе передачи полученных сведений. И Шубин вновь въехал в Ростов (правда, через другой КПП) и направился к разрушенному дому, где хранилась его рация.

Конечно, тут был определенный риск, но совсем небольшой. Никто из немцев и не подумал бы проверить машину военного коменданта города, заглянуть к нему в багажник. Рискованным был только момент проникновения в сарай, где хранилась рация. Если бы кто-то из немцев увидел, как блестящий офицер наносит визит в курятник, он мог бы удивиться, у него бы возникли вопросы. Но Шубин надеялся, что его никто не заметит.

Машину он оставил за квартал от разрушенного дома. Быстро прошел этот квартал, огляделся. На улице не было ни души. Впрочем, это было трудно установить – уличное освещение отсутствовало. И Шубин быстро вошел во двор, не глядя, нащупал замок, вставил ключ в отверстие… Спустя несколько минут он уже выходил со двора. Только теперь он нес мешок, в котором лежали рация, автомат, три гранаты, документы и пачка денег. Все это Шубин положил в багажник лимузина. Вот теперь можно было ехать в штаб генерала Гота.