– Тогда с нами здорово не чикались. Да и мы не зажимались. Себя и других торопили. Думали даже, что не успеем пострелять. Помнишь, как наши взяли быка за рога. Киев, Харьков и далее по списку. Шороху десантура навела. Короче, вскоре оказался в учебке. Туда прибывали парни от двадцати до тридцати пяти лет. Все позитивные. Не помню, сколько нас было, но сплошь бывшие дембеля. Были и такие, кто раньше служил по контракту по пять-семь лет.
Терлеев замолчал, потрогал «отсидевшее» колено. Глазырин поправил шторку, у которой от долгого движения автобуса появился просвет. Ткаченок строго предупредил, что открывать шторки категорически нельзя, тем более, глазеть на мир через окна.
– А у меня, как у всех, – поддержал разговор Глазырин.
– Заявление, значит, и отправка в центр военной подготовки под Омск, там большой полигон. Знания вдалбливали по полной программе. Сначала отдельно стрелки, миномётчики, пулемётчики, гранатомётчики, даже снайперы были. Чтоб автоматизм выработать. Потом из нас подразделения складывали. Друг дружке знания передавали. Знаешь, как здорово! Условия для службы хорошие и кормили прилично. К нам даже батюшка из храма приезжал. Кто некрещёный – он его покрестил. Кто хотел причаститься – и это к твоим услугам, священнослужитель причащал прямо на полигоне. В конце обучения офицеры сказали: «Ребята, всё хорошо, вот вам контракты, расписывайтесь». Нам раздали коробки, туда положили военные билеты, контракты и другие бумажки. Мобилы вернули, их в самом начале у всех отбирали. Я матери сразу позвонил. Так, мол, и так. А кому ещё?
Мой земляк решил разузнать у командира роты, будет ли доставлено домой для нормальных похорон его тело в случае гибели. Капитан начал было отшучиваться, а потом красиво ответил: «Желаю тебе, рядовой Рахманов, долгих лет жизни!» То есть он прекрасно понимал, что ответственность за добровольцев несут воинские части. А задача учебки конкретная – собрать нас, подготовить и отправить в часть.
Терлееву тоже захотелось высказаться. Сосед ему казался всё более симпатичным. Видать, пожил на свете, кое-чего нюхнул, соплей на кулак успел намотать. Такому не грех довериться.
– У нас было похоже, но чуток по-другому. Одинаково и не могло быть. Бросилось только в глаза, что наставников маловато. Старослужащего теперь днём с огнём не найдешь. Рулил у нас огневой подготовкой один майор. Очень взрослый мужчина, бывший спецназовец, подтянутый, высокий, статный и фамилия выпуклая – Светловодов. Со стороны будто офисный сотрудник или бизнесмен какой. Но за его плечами два военных конфликта и на тельняшке куча наград. Короче, прошаренный мужик. Он нам даже показывал видео, как себя надо вести. Мы слушали с открытым ртом – до такой степени было интересно. Доносил правильные вещи.
«То, что, – говорил, – забудете или не так поймете, будет стоить вашей жизни». Таких людей, Володя, мало на свете.
Снова ехали молча. Кто-то в середине их ряда травил анекдоты. Когда доходило до искренней ржачки, старлей Ткаченок, не открывая век, слёзно требовал:
– Ну, дайте хоть досмотреть нормальный сон. Чего ржёте, как жеребцы?
Голоса весельчаков утихали. Но ненадолго. А Ткаченок сладко всхрапывал, словно сто лет не спал, а тут выдался неожиданный момент отвести душу.
– Где служил, Валентин? В Донбассе?
– Не. Направили меня в стрелковую часть недалеко от Херсона. У меня, кстати, мечта была такая – попасть туда, я тебе об этом отдельно расскажу. Город на самом Днепре – а у него приток есть под названием Ингулец. В общем речка не сильно широкая, но, как выяснилось, рыбная, и раки в ней, по крайней мере, водятся. Наши ребята их «пауком» брали, из приманки одна макуха. Что у нас кроме хлеба может быть? Когда впервые добрались до места дислокации, время, помню, катило к ночи. Я выпрыгнул с кузова автомобиля. И, скажу так: просто офигел, увидев, где я оказался. Дичайшая темень, местность обесточена, лязг гусениц, взрывы, выстрелы. Это всё совсем близко, слышно, как будто у соседа этажом выше перекрытие взрывают. Мужики с фонариками шарятся, ругаются, просят водителей не зажигать фары! Беспилотники и летальные аппараты врага могли в это время летать, засечь нашу суету. А там «пряник» или «птичка» прилетит… Ну и, сам понимаешь, крышка…