Я невольно кивнул.

– Тогда за встречу! – она подняла полный бокал и первой чокнулась со мной. – И будь здесь поаккуратней с людьми, – посоветовала она назидательно, но без умысла напугать. – О том, кто ты такой, языком не болтай и не зови в дом первого встречного. Не думай, что о твоём тёмном бытии знаем только я, Стэлла и домработница Шмитца. Это не так. У нас здесь и сосны с ушами, а у жителей – длинные языки, утончённый слух и прекрасное зрение. В эйфорию от бурных пляжных знакомств не впадай. Они, как правило, быстротечны и, кроме выброшенных на ветер денег, подмоченной репутации и венерических болезней, ничего не приносят.

Джулия допила вино и позвала официанта. Когда тот удалился за счётом, она достала из сумки косметичку, откуда ловко извлекла овальное зеркальце и губную помаду.

– Я тебя не учу, – сказала она, начав интенсивно ретушировать губы. – Я тебе советую. Ну что, пойдем на дансинг?

Она положила деньги на поднос возле счёта, испещрённого безобразным почерком официанта. Я заплатил за себя и за Стэллу.

В холле клуба гремела, сотрясая стёкла, дискотечная музыка. В разноцветных ломаных лучах света, носившихся над головами танцоров, я продвигался за Джулией, натыкаясь на чьи– то острые локти и горячие спины. Джулия тащила меня к месту их танцевальных сборищ, периодически оглядываясь и проверяя, не засосала ли меня в пульсирующую волнообразную пучину размаянная толпа. Я держался руки Джулии и наконец попал в круг, в котором семеро плясунов как заведённые дёргались друг перед другом, следуя местной танцевальной традиции. Чьи-то сильные руки вытолкнули меня на центр буйного, клокочущего, как море, круга. Стэлла и Джулия хлопали в ладони, поощряя мой немощный безумный танец. В глазах старожилов танцклуба я выглядел полным идиотом. В знак поощрения моих наивных кривляний Стэлла несколько раз двинула бёдрами, затянутыми в трещавшую по швам юбку. Когда объявили медленный танец и Стэлла оказалась в рекордной близости от моих растопыренных рук, я почувствовал, что ноги мои налились свинцом, и я заскользил по паркету, как буер по ледяной поверхности водоёма, гонимый к финишу мощным попутным ветром. Я ухватил Стэллу за талию, словно поймал спасательный круг, и так, тоже размякшую, водил её взад-вперед, касаясь губами её влажной правой щеки, и прижимал её горячее, разбитое алкоголем тело к себе, едва державшемуся на ногах. Джулии я больше не видел. Что было дальше в тот вечер и как я добрёл до дома, я не помню.

Я очнулся на диване в гостиной. Лежал я на подушке Вальтера под мягким пушистым пледом в чёрно-белую полоску, которым он укрывал себе ноги, когда вечерами сидел на веранде в шезлонге. Я слышал, как за окном в соседнем дворе рычала газонокосилка. В кухне работал комбайн. Мои уши шумели, как две большие морские раковины, и этот шум был болезненно чётким и постоянным, как штормовая волна, от методичного преследования которой я безуспешно пытался спрятаться под подушкой.

Без пяти два, когда пришло время обедать, в гостиной появилась Вера. Она окинула меня сочувствующим взглядом:

– Может, положим на лобик марлечку?

Я не ответил. Впрочем, Вера уже держала марлю в руке.

– Это поможет, – уверенно сказала она и села на стул у дивана.

В Вере проснулся материнский инстинкт. Она погладила меня по голове гладкой нежной ладонью и наложила на мой горячий лоб холодную марлю. Она склонилась надо мной, как над собственным захворавшим ребёнком, и зашептала мне, чуть ли не мурлыкающему цаце, успокоительные обнадёживающие слова. Она обволакивала меня цитатами из детских стихов Михалкова и, кажется, перешла к Чуковскому, затеяв импровизированный сеанс вербально-мануальной терапии. Подобные реабилитационные услуги не оговаривались в её контракте со Шмитцем. Вера заботилась обо мне от чистого сердца, и я, бессовестно распластавшийся перед ней на диване, должен был как минимум извиниться за свой ужасный разобранный вид, чего – ворчливый и капризный – я делать не собирался и только глупо постанывал при каждом прикосновении лёгких Вериных рук. Непроизвольно я вошёл в роль надменного барчука, устроившего в доме нештатную ситуацию, которую Вера, по всей видимости, расценила, как проверку на преданность работодателю.