– «Мои года – мое богатство», – пропел Борис Иванович.

– Слабое, однако, утешение. Так не хочется стареть. Старость – это когда тебе уже ничего не хочется. А у меня пока, слава богу, много еще разных желаний.

– О Лилит что ли думаешь? – с ехидцей спросил собеседник и усмешка мелькнула в его серых чуть сощуренных глазах.

Лицо Владимира Викторовича сморщилось: Он сокрушенно покачал головой – совсем недавно у него была огромная радость в жизни, а теперь ее не стало.

– Лучше не вспоминай.

Покушав яблоко, Борис Иванович положил нож на тарелку, поднялся с кресла и тоже подошел к окну. Долго глядел в сад. Потом сказал, правда, без особых эмоций, просто констатировал:

– Хорошо у тебя. Тихо, спокойно. Такое здесь густое довольство жизнью ощущается, что хоть ножом его режь. От запаха сирени голова кружится. Почему-то когда зацветает сирень, всегда хочется делать глупости. Но расслабляться нельзя.

В очень редкие минуты лирического настроения глаза у Бориса Ивановича начинали жмуриться, как у кота, делались паточно-сладкими и немного сонными.

– Ну и оставайся. Живи сколько хочешь. Места хватит.

– Спасибо. Никак нельзя. Дела не могут ждать. Вот ты говоришь, двадцать лет прошло, и как много мы успели сделать. А могли бы еще больше.

– Да-да, ты прав, – подтвердил Владимир Викторович. – Я вот что сейчас подумал – за сто лет у нашей страны не было и пятидесяти годков спокойной жизни. То революции ее сотрясали, то губительные войны, наконец, развал огромного государства. Боюсь, как бы сейчас опять чего не случилось. А ведь дай нам хотя бы пятьдесят лет мира и спокойствия – как далеко мы бы ушли. Только вот не дадут. Да.

Кто и почему не даст, он не стал разъяснять. Борис Иванович пожал плечами:

– Э-э-эка, куда тебя потянуло. Причем здесь страна? У нее свои задачи, у нас свои. Впрочем, как поется в песне, «всё пройдет – и печаль, и радость». Наладится и, как говорится, устаканится. Любая материя в конце концов стремится к покою и равновесию. Если, конечно, ее не тревожат посторонние силы.

– Всегда завидовал твоему умению ничему не удивляться, всему находить объяснение и сохранять трезвую голову.

– Ты ведь знаешь, я по натуре игрок, – ухмыльнулся Борис Иванович, демонстрируя свои красивые искусственные зубы. – Когда кончается одна игра, начинаю другую. Для хорошей игры нужна трезвая голова – главный залог успеха.

– Но любая игра должна вестись по определенным правилам. Их надо знать.

– Правила существуют именно для того, чтобы их корректировать. А при случае – менять. Ты же знаешь, я люблю играть по своим правилам. Что может быть приятнее, чем пройти по самому краю и победить!

И, резко поменяв тему, добавил:

– А ведь скоро у Марии день рождения. Где отмечать собираетесь?

– Хотелось бы в ресторане. Но, очевидно, придется здесь.

– «В жизни раз бывает восемнадцать лет», – снова пропел Борис Иванович и как-то по-особому взглянул на Владимира Викторовича. – Жениха нет еще?

– Какой там жених? – засмеялся Владимир Викторович.

– А мне, понимаешь, надоела холостяцкая жизнь, – вдруг заявил Борис Иванович.

– Ты что рехнулся, Борька! – Владимир Викторович даже зашелся от охватившего его хохота. – На мою дочку, на Марию глаз, что ли положил? Во-первых, я тебя знаю как облупленного, ты тот еще бабник. А во-вторых, ты для нее – старик. Или, как молодежь называет старшее поколение, – предок.

– Между прочим, я младше тебя на целых восемь лет, – совсем не обиделся на замечание тот, кого назвали Борькой. Он вообще редко когда обижался. – И потом, сердцу ведь не прикажешь. Мы с тобой хорошие друзья, испытанные и верные компаньоны, а стали бы еще и родственниками. Уверен, наша дружба и общее дело только бы выиграли. Будет у нас семейный бизнес, и тогда всё – в семью, всё – для семьи. И на сторону ничего уже не отойдет.