«Может, это и правда волки»

Предчувствие опасности наполнило душу девушки страхом. Нежине даже померещилось раз-другой, будто она видит тени, которые неотступно скользят за ними, останавливаются, когда останавливаются и они, и трогаются с места, едва они двинутся дальше, но вьюга ежесекундно ломала пространство так, что всё это могло быть просто игрой воображения.

Но думать о серых хищниках, которые наверняка в такую погоду отправились за пропитанием, было некогда, потому что Агата тащила Нежину вперёд, как крот разрывая заносы, которые пурга наметала снова и снова. Нежина же то и дело останавливалась, запахи чистого снега и вольного ветра, живые и тревожные, наполняли ноздри, кружили голову.

– Ты ползёшь как улитка, – раздражённо зашипела Агата. Её голос шуршал испорченной граммофонной пластинкой, но странным образом его не мог задушить даже голос ветра. – Снег растает и снова выпадет, пока ты доковыляешь до леса!

Нежина вздрогнула, очнувшись, и, неуклюже переваливаясь, поспешила за подругой.

Лес возле интерната огромен. Деревья, словно маяки, пронзают небо. И удивительно тихо. Ели, окружившие интернат, так плотно сомкнули ветви, что даже в самый солнечный день лес мрачен и полон скользящими тут и там тенями, а уж в такую снежную, беззвёздную и безлунную ночь его темнота не просто пугала – она внушала ужас. Но Агата упорно шла вперёд, к одной ей ведомой цели. Нежина плелась следом, оставляя в снегу глубокие следы, которые, впрочем, тут же заметал колючий ветер. Однако угрюмые ели неохотно размыкали лапы, пропуская замёрзших искательниц приключений, да и казалось, что эти места никто никогда не видел: и Нежина, и Агата ничего не узнавали. Уши треуха на голове Агаты постепенно опускались всё ниже и ниже, да и шагала она теперь так медленно, что Нежина почти наступала подруге на ноги. Наконец, выбившись из сил, продрогшие до костей девушки забрались под крону одного из деревьев. Тут было темно и тихо, ветки под тяжестью снега низко спустились к земле, так что скоро не чувствующие ни рук, ни ног подруги будто оказались в шалаше с полом и стенами из сугробов, а крышей из зелёных густых ветвей.

– Да, вот это мы вляпались, – печально изрекла Агата, растирая красные озябшие пальцы. Её хриплое дыхание паром струилось в снежной тьме. – Думаю, что Мадагаскар теперь так же далёк, как и раньше.

– Не мы, а ты, – едва пробурчала Нежина, старательно кутаясь в полушубок.

– Знаешь что! – у Агаты ещё остались силы на возмущение. – Ты могла и отказаться. Или уговорить меня передумать. Зачем ещё нужны подруги?

– Ага, передумать, – Нежина усмехнулась, чувствуя, как леденеют уголки губ, – ты бы пошла одна, чтобы твое бездыханное скрюченное тельце завтра обнаружили местные лесники, а может быть, и не нашли, и весной из тебя выросли бы мухоморы.

– Мухоморы, да будет тебе известно, весной не растут. И теперь вполне вероятно, что лесники найдут не одно, а два тельца, но твоё определённо первым, ибо такой большой сугроб будет трудно не заметить.

Как назло, в животе Нежины что-то заурчало и заворочалось.

– Вот-вот, – лязгая зубами, забубнила Агата. – Только и думаешь о том, как бы желудок набить. О свиных ляжках с картошкой, например, или о эклерах из тончайшего хрустящего теста с масляным кремом, который тает на пальцах, или о йогуртовом безе под воздушной коркой из жареного риса, который шариками лопается во рту – я однажды пробовала такое в Старом Городе… Да, перекусить было бы неплохо, – закончила она и немедленно разозлилась. – Это всё твоя вина! Если бы ты была достаточно настойчива… О, смотри!